Дикая охота. Колесо (СИ)

Вскоре на поляне повисла тишина, в которой переливалось хрустальными голосами эхо. В небо с ветвей взвивались болотные огоньки, поднимаясь все выше, к голубоватым холодным звездам, звеня и смеясь. Мара следила за ними, и сердце ее рвалось следом.

Сумрачное сердце Гарварнского леса, поросшее мхами и папоротниками, замерцало. Оно билось медленно, мерно, и к этому звуку – услышишь ли, если звука такого в мире и нет? – примешивалась прощальная песнь огоньков. Сейчас они поднимутся еще выше, выпутаются из паутины черных ветвей и вдохнут осенний воздух в последний раз в нынешнем году, на этом обороте колеса – а потом упадут в сон. Ведьма никогда не задумывалась о том, почему они уходят именно так, а не как другие духи. Почему засыпают последними и возвращаются в мир самыми первыми. Теперь она знала – они запечатывали мир собой. Подпитывали всю землю, не давали ей вымерзнуть и погрузиться в темный, горький сон, полный страха и неправды. Они были тем прозрачным, хрупким и тонким звездным рубежом, который защищал мир от Бездны.

Из глубокой ночной синевы, усеянной льдистыми звездными искрами, хлынул свет. Хлынул ласковой, но стремительной волной, оставляющей после себя едва различимый отблеск – так, как прибой оставляет следы на влажном песке. Свет прошел сквозь тело, от макушки и до самых пят, отозвался болезненно-сладкой дрожью в позвоночнике – и с тихим звоном исчезли. Над землей повисла призрачная дымка, медленно рассеивающаяся, исчезающая, тающая…

Мара взглянула на Древо Бессмертного. Туман, который принесли с собой духи, словно стягивался к входу в Дом, занавешивая темноту собой. Сумрачный свет померк. На поляне больше не было никого, кроме ведьмы.

Путь домой сквозь осеннюю ночь был тихим. Тишина, густая и вязкая, заполнила весь лес – и даже больше: весь мир. Глаза звезд пронзали темноту, и среди них одни глаза мерцали синим льдом, зловеще и ликующе, будто обещая, запугивая, насмехаясь. Не вырваться, не спастись, не проснуться… не вырваться, не спастись, не проснуться… Жестокие слова с долгим шипящим «с». Мара усмехнулась. Боги, и кто поверит в эти глупости?

Поверить могли многие – и ведьма хорошо знала это. Только вот ее подобной ложью нельзя было убедить, и этого было довольно. Что там те слова, что там страх и морок… Шрамы снова заныли, и ведьма усмехнулась – пусть. Все так неважно.

Палые листья чуть похрустывали под ногами, тускло мерцая едва заметной серебристой коркой. Изморозь, тронувшая землю, напоминала первую седину в мягких волосах лесов. Больше не было ни знакомого шелеста, ни постукивания, ни чьих-то размытых теней – только тишина. Пруды у берегов взялись тоненькой полупрозрачной коркой – только тронь, и она сломается, словно хрупкое стекло во дворцах южных королей. Мара шла вдоль сонных речушек, темных зеркал прудов и высокого сухостоя, пахнущего так пряно, терпко и сладко – шла к дому, который нужно будет покинуть. Что-то заканчивается, что-то начинается, не так ли?

Бледный рассвет забрезжил над землей в тот самый миг, когда отворилась скрипучая дверь. В золотых глазах кошки утонул отблеск света – и снова сгинул, когда комната погрузилась в серый полумрак, который совсем скоро истает. Шелест шагов, шелест падающей одежды, шелест кошачьей поступи. Тепло одеяла, тепло пушистого зверя, вспрыгнувшего на постель и молча свернувшегося под боком, тепло руки, гладящей мягкую шерсть. Это последнее обыденное утро должно быть таким – чтоб запомнить его, чтоб заплести в память столь простую и нежную сладость жизни. Мара улыбнулась.

Благодарю тебя за все. И все, что там дальше будет – принимаю.

Колесо замерло – и первая спица еще не зажглась. Время остановилось.

***

Маленькая Эльна проснулась раньше брата и теперь зябко ежилась, не решаясь вылезти из-под теплого одеяла – дом остыл за ночь, и босым ногам будет холодно. Горвин сопел, отвернувшись к стене, и под его боком было тепло и уютно. Девочка еще немного повертелась, повздыхала, попыталась уснуть, но без толку – сон сбежал от нее и уже не желал вернуться. Эльна вновь вздохнула, собрала всю волю в кулак и откинула одеяло, спрыгивая на пол. Кожа тут же покрылась мурашками, и девочка, клацая зубами, принялась быстро натягивать на себя одежду, лежащую на лавке неподалеку. Брат тут же подгреб под себя все одеяло и завернулся в него целиком – только конопатый нос торчал. Эльна с сожалением засопела: теперь даже если спать захочется, залезть обратно не получится – Горвин одеяло не отдаст. А если пытаться отобрать, проснется еще и, чего доброго, по ушам надает.

Половицы почти не скрипели, когда маленькая девочка кралась в сени мимо спящих родителей. Отперев щеколду, Эльна выскользнула за дверь, спеша захлопнуть ее – напускать холод в дом не хотелось. Обернувшись к лесу, Эльна замерла. В такую рань не только ей не спалось.

Белую косу старой Фарны хорошо знали все дети Фаулира. Старушка стояла спиной к Эльне, возле частокола, опираясь на клюку, и смотрела куда-то сквозь темную стену деревьев Гарварнского леса. Что она видела там?