Дикая полынь

Родственники пытались разжалобить чиновников министерства абсорбции. Пытался протестовать и Клейнер, припертый к стене укорами Гендлеровых, которым он обещал в Израиле жизнь, "подобную жизни в эдемском саду". Он пытался убедить чиновников министерства, что Гендлеровых "в виде исключения" надо действительно воссоединить хоть с кем-нибудь из семьи.

"Но, - вынужден сейчас признать Клейнер, - стальную стену бюрократизма и равнодушия нам пробить не удалось. Один из руководящих работников министерства, которого я лично (по-видимому, незаслуженно) уважал, когда я ему выразил свое возмущение этим твердокаменным равнодушием к судьбе несчастного еврея, мне ответил: "Ну что же, если он хочет жить вместе с родственниками, пусть они купят ему квартиру".

Клейнер умалчивает, как одна из его бурных размолвок с Гендлеровым довела того до нервного припадка. Он был глубоко потрясен, узнав, как эмиссары израильского сионизма в западноевропейских странах охотно блокируются с теми, в чьем идеологическом арсенале не последнее место занимает антисемитизм. Клейнер, однако, злобно и упорно отрицал это.

- Напрасно! - хотелось бы мне, автору этих записей, бросить в лицо клеветнику сионистской выучки. Я припомнил бы ему только один эпизод, происшедший на моих глазах в дни Мюнхенской олимпиады.

В воскресенье, 3 сентября 1972 года, близ Мюнхена, на лагерной площади в Дахау, где гитлеровцы замучили в каторжном застенке сотни тысяч узников, в том числе евреев, была сделана открытая попытка сорвать интернациональный траурный митинг молодых олимпийцев. С кем же сблокировались для этой гнусной цели баварские сионисты и прибывшее к ним пополнение? С неонацистами из профашистских западногерманских групп и с остатками украинского националистического отребья, прославляющего имена Петлюры и Бандеры.

Следовательно, Гендлеров имел все основания не верить Клейнеру.

А вскоре, потеряв последнюю надежду на элементарное внимание к своей тяжелой судьбе, Мирон с трудом добрался до Хайфы, чтобы бросить в лицо своему "благодетелю" Клейнеру:

- Душегуб! Продажный наемник! Зачем вы затащили меня в этот ад? Выхода у меня нет. Так жить я больше не могу! И не буду!

Через несколько дней Гендлеров скончался. Инфаркт - гласил врачебный диагноз.

"У меня другое соображение по этому вопросу (у Мирона было абсолютно здоровое сердце), - прозрачно намекает министру Клейнер, но так или иначе _эта смерть на совести_ некоторых работников мисрад аклита в Хайфе и министерства".

Свое письмо министру абсорбции Клейнер писал, "чувствуя себя ответственным" за судьбу вдовы Мирона Гендлерова.

Вдова не могла вернуться в Тират-Кармель, где все ей напоминало о гибели мужа. Пять месяцев скиталась она по разным городам и чужим квартирам, куда из жалости ее пускали на несколько дней. Она обращалась к министру Натану Пеледу, к его заместителю Гилелу Ашкинази, ко многим чиновникам.

Тщетно!

Особенно изощренно издевалась над больной вдовой личная секретарша заместителя министра Хая Грабская. Ревностная чиновница приказала вахтеру не пускать Броню Гендлерову в здание министерства и пригрозила несчастной женщине принудительной высылкой в Тират-Кармель под конвоем.

Угрозу эту не привели в исполнение только по одной причине: Гендлерова сошла с ума и попала в психиатрическую лечебницу.

ЦЕНА ДУШИ - ДВЕСТИ ЛИР

Рая встретила свою сестру Броню, приехавшую в Петах-Тиква вместе с мужем Львом Яковлевичем Капланом, неприкрыто насмешливым восклицанием:

- А-а, с приездом, два новых мученика для "Сохнута"!

- Ты же писала, что нас ждет здесь райская жизнь, - ответила ошеломленная Броня.

- А почему другие приезжают сюда мучиться? - злорадно откликнулась Рая.

- Ты же знаешь, как хорошо мы жили в Вильнюсе, - продолжала сестра. - Квартира у нас была просторная. Лева несколько месяцев в году прирабатывал к пенсии. Оба сына помогали нам, хотя мы отказывались от их денег...

- Здесь тебе не придется отказываться, - оборвала сестру Рая. Здесь ты будешь мучиться. Но зато на земле наших предков. Это должно быть тебе утешением, если не забыла еще, что ты еврейка.

Разрыдавшись, Броня выбежала во двор. Равнодушные к ее слезам соседи занимались своими делами: кто развешивал белье для просушки, кто сколачивал сломанный столик, кто торопливо дочитывал купленную в складчину газету. И только один старик старался утешить олу.

- Зачем сестра так сделала? - восклицала сквозь слезы Броня.

- Как зачем? - с горькой усмешкой ответил ей старик. - Она ведь заработает на вас.

- Политический капитал? - попытался уточнить подошедший Лев Яковлевич.

- Почему политический? За то, что вы вдвоем приехали сюда по ее вызову, она получит денежную премию. Двести лир за душу.

После паузы старик продолжал:

- Политический капитал Рая тоже заработает на вас. Она ведь слывет активной сионисткой.

- Не может быть, - недоверчиво заметил Каплан. - Рая никогда не интересовалась политикой.

- Она и теперь интересуется не политикой, а деньгами. Она "кэсэф-сионистка".