До сих пор Дебби отделывалась от них, посылая на хрен пинком под зад. Но если синалойцы когда-нибудь разберутся между собой и перестанут гасить друг друга, они станут для нее гребаным кошмаром. Все они для прикрытия работают на мясокомбинате в Сент-Джеймсе, так что с ножами обращаться умеют. Дебби из-за них измотала все нервы, и ей пришлось купить пацанам несколько новых стволов.
А теперь ей остается только
Дебби отрывает кусок фольги из ролика и накрывает колбу с бодягой, ставит ее в холодильник. А что, блин, ей еще делать с этой херней?
Запускает электрический конвейер для тостов в верхнем отделении духовки. Включает пропан. Мысленно обращается к возможному иприту: “Ну, будь добр, не надо”.
Теперь, убрав смесь с открытого воздуха, она хотя бы может покурить. В последнее время Дебби курит слишком много, поскольку ей все время напоминают, но сейчас кажется, что в этом помещении вдыхать воздух можно только через зажженную сигарету.
После первой затяжки Дебби кладет булочку и французский тост на ленту конвейера, а гамбургер – в микроволновку. Ну его в жопу – похер, что газ уже включила. И ударом ноги открывает дверь на задний двор и стоянку.
Пацаны, теперь рассевшиеся на невысоком заборе и нескольких машинах, умолкают. Какие-то они мрачные и напуганные.
– Как только копы свалят, заберите отсюда Дилана Арнтца и отпиздите как следует, – говорит Дебби. – Насчет Мэтта Вогама я еще не решила.
Старшие, которые при делах, – да и остальные тоже, наверное, – интересуется, что за фигня.
Фигня в том, что Дилан получит еще один шанс.
А Мэтт… Лучше пусть кто-нибудь уже начнет рыть яму.
6
Дебби – будем считать, так ее и зовут, – ставит перед нами тарелки. На моей бургер. У Вайолет – размороженный французский тост. Больше на тарелках ничего нет.
Гарнир – основа жизни, которую не ценишь, пока она не пропадет.
Однако бургер выглядит неплохо. Хоть булочка пропеклась, а это уже полдела.
– Чем еще вам помочь, ребятки? – спрашивает Дебби.
Вайолет говорит:
– Можете что-нибудь рассказать нам об озере Уайт?
Дебби моментально взрывается яростью, как будто оборотень в кино.
–
– Э-э… – Вайолет растерялась.
Я встаю со своего диванчика и обхожу Дебби, чтобы оказаться на стороне Вайолет.
–
– Нет, – отвечает Вайолет. – Мы ученые.
– А, ну конечно, ученые! И вы, конечно,
– Погодите, – перебиваю я. – Вы сказали…
– Ни хрена я не сказала! И уж зуб даю, я ни хрена не говорила вам, ребятки.
– Но…
– Вы оба, сейчас же валите из моего кафе. Вон!
– Чудови…
Дебби хватает мою тарелку и разбивает вдребезги об стол.
– ПОШЛИ НА ХЕР ИЗ МОЕГО КАФЕ!
Пока котлетка из бургера падает на пол, я поднимаю Вайолет с места и проверяю, не забыла ли она сумочку. Не забыла. Вайолет Хёрст – единственная женщина, которая носит солдатские штаны и при этом использует карманы по назначению.
Уже у двери я оборачиваюсь для последней попытки:
– Можно…
– Хотите монстра? Валите к Реджи Трегеру! – вопит Дебби, и в голову мне летит вторая тарелка.
Я успеваю закрыть дверь со стороны улицы, как раз когда об нее со звоном разбивается тарелка.
– Ну ни хрена себе! – говорит Вайолет по дороге к тачке. Мы сняли приземистый универсал той марки, которую “Дженерал моторс”, как я думал, перестала выпускать лет пять назад. – Блин, что за херня происходит?
– Дама не любит ученых, – отвечаю я.
– Да уж. Хреново: французский тост был такой аппетитный.
– Размороженный.
– Правда? Вот сука! А ты откуда знаешь?
– Видел, как она вынула его из морозилки.
Вайолет замирает, уже взявшись за ручку правой дверцы:
– Ты собирался мне об этом сказать?
– Я думал, будет вкуснее, если не скажу.
– Это такой прикол, да?
На мое счастье, как раз в этот миг позади кафе раздался грохот, словно кто-то ударил по мусорным бакам, а еще кто-то закричал от боли.
Швыряю ключи по крыше в сторону Вайолет.
– Заводи мотор и жди здесь.
– Ни хрена.
– Не спорь. Если я не вернусь через три минуты, вызывай полицию.
На заднем дворе с десяток тинэйджеров кого-то пиздят. Вроде другого тинэйджера, хотя разобрать трудно, потому что они плотно окружили жертву, а лицо ее залито кровью. Техника у них, конечно, так себе, но зато как стараются.
Не обращая внимания на бойцов, я на автомате пробиваюсь к пацану, встаю на колени и закрываю его собой. Он без сознания, но дышит. Одна бровь рассечена, так что видно кость. Несколько менее серьезных ран на лице и голове. Кожа до странности холодная.
Парень начинает моргать.
– Не шевелись, – говорю я.
Он переворачивается на спину. Трогает лицо и видит кровь на руках:
– Ёб твою мать!