Дикарь (СИ)

Впрочем, к лучшему. Гейзер прогревал мое вечно мерзнувшее тело и хоть ненадолго давал ощущение тепла. Не так, как ночь с рыжей, конечно…

Мысли снова вернулись к Софии. Придет?

Скрипнул зубами, запрещая себе думать об этом. Запрещая ждать. Закрыл глаза, положил голову на край каменной чаши. Вода уже залила меня по пояс, живительное тепло проникало в каждую клеточку, посылая по коже мурашки. Хорошо. Духи, как же хорошо! Зимой я почти подыхаю от холода внутри и снаружи, жить можно только летом. Если бы я мог — поселился бы в гейзере, стал бы камнем, что лежит на дне этой чаши — восхитительно горячей.

И все же… придет?

Шаги я уловил, стоило им прошуршать на камушках. Нетерпеливые, прыгающие — Линк, легкие, осторожные — Софии. Кошка рыжая. Не идет, а крадется. Дикая и горячая кошка…

— Не смей открывать глаза, Хенсли! — прошипела над ухом кошка. Я против воли усмехнулся и глаза, конечно, открыл. Лучше бы я этого не делал. На Софии было что-то тонкое, скользкое, светлое. Стекающее по ее телу, словно сливочный крем. Плохое сравнение. Очень плохое. Крем на теле рыжей — тающий, сладкий, нежный… от такого сравнения в глазах потемнело, и горло свело. И я порадовался, что вода уже добралась до моей груди.

София осторожно вошла в чашу, охнула, зажмурилась на миг. Зато Линк бухнулась сразу, как маленький пингвин, расплескав воду и визжа от радости. Потом обе устроились на противоположной стороне, правда, девочка не выдержала быстро — вновь начала плескаться, отползла дальше, напевая что-то себе под нос. Рыжая молчала. Я смотрел на нее, полуприкрыв глаза и сдерживая рвущее глотку дыхание.

Лучше бы не приходила…

Даже клубы пара были неспособны размыть яркую рыжину ее волос, лишь слегка приглушили краски. Тело скрылось в горячей воде, на поверхности остались лишь плечи с широкими лентами сорочки. И тонкое кружево возле ключиц.

— Красивая сорочка. Муж подарил? — прозвучало язвительнее, чем я хотел.

Рыжая вскинула голову, влажные завитки прилипли к ее шее.

— Не твое дело.

— Почему? — язвительности прибавилось. — Мне скучно, а здесь только вы. Так это был муж?

— Да. Он любит… шелк, — огрызнулась она.

Я помолчал. Точно, любит. Даже спал на шелковых простынях, засранец. Матушка улыбалась и убеждала, что у Гордона кожа нежная. Ну да. А я дразнил его нещадно, за что иногда бывал бит. Драться Гордон умел, хоть и был чистоплюем и эстетом. Чтоб его.

— Ты его любила? — слова сорвались с губ прежде, чем я успел затолкать их обратно в глотку. Я точно отвык от человеческого общения. Говорю, не думая.

— Не твое дело, — тихо повторила София. А потом вскинула голову, сверкнула глазами. — А впрочем… да. Любила. Только не соответствовала… Тому самому Лангранж тяжело соответствовать.

Я усмехнулся. Конечно, любила. Гордона все любили. У него вообще все и всегда было хорошо. И не случалось в жизни брата ни отрядов эйлинов, марширующих в кошмарных снах, ни мучительного запечатывания, от которого сходят с ума. Ни лет в изгнании…

— Почему расстались? Раз любила?

— Люди расстаются, — она сжала зубы, в глазах мелькнула обида. Вот как… сдается мне, напортачил Гордон. Впрочем, это тоже неудивительно.

— Ты пришла не вовремя и увидела ненужное? — усмехнулся я.

Рыжая задохнулась, ее глаза стали круглыми. Точно, кошка.

— Откуда ты… То есть… с чего ты это взял?

— Догадался, — хмыкнул я. Ну и знаю подноготную братца. Предан он был только шелку и платиновым запонкам. А в женщинах предпочитал разнообразие.

— По себе судишь? — прошипела кошка. Я коротко хохотнул. Ну да.

— Брось, Софи, расскажи мне.

— Зачем это?

— Мне скучно, — положил голову обратно на бортик и снова закрыл глаза. Прежде всего, чтобы не видеть влажных завитков, влажных губ, влажного шелка…

София коротка вздохнула.

— Я застала его с другой. Гордись своей проницательностью, Хенсли. Все верно, пришла не вовремя… а он там… На нашей постели.

Вот мразь. И дурак. Всегда был слишком самонадеянным. Я качнул головой, не открывая глаз. Сволочь ты, братец.

— Самое обидное, что это была вовсе не гулящая девушка… или одноразовая связь… Это была истра из очень благородной семьи. Истра Элеонора много раз приводила мне ее в пример, знаешь ли. Постоянно твердила, что мне никогда не дорасти до уровня этой самой истры … Видимо, Гордон решил так же. А я решила не мешать им.

Тихий вдох девушки заставил меня поморщиться. Глупая рыжая кошка.

— Надо было тихо выйти за дверь и сделать вид, что ничего не видела, — процедил я. — Так поступают все истры из высшего общества. Тем более те, что не хотят терять положение, деньги и шелковые сорочки.

Над чашей повисла тишина. Такая густая, что ее можно было резать ножом, как студень из свиной ножки. Плотная тишина, удушающая. Я открыл глаза и наткнулся на яростный взгляд янтарных глаз с сузившимися от злости зрачками. По лицу Софии казалось, что она меня сейчас задушит.