Дикари Ойкумены.Трилогия

Вино помогло. Когда он наливал вторую порцию, звон стекла прекратился.

– Иного объяснения у нас нет, – эксперт Бреслау взял пустой бокал, любуясь игрой света в гранях. – Солнце взбесилось, едва астлане впали в массовую эйфорию.

– Совпадение это или нет, – Белый Страус откинулся на спинку кресла, – я не вижу проблемы. Напротив, я вижу решение. План потерпел фиаско? Наплевать. Гибель расы? Идею технологизации выдвинула Помпилия, с них и спрос. Взрыв сверхновой? Считайте это подарком судьбы. Если астлане обречены, какая разница, от чего они погибнут? От голода и жажды – или от взрыва своей звезды?

– Вот, – тихо сказал Тиран. – Вот голос разума.

– Отозвать флот Лиги из системы. Объявить ее запретной зоной. Рисковать жизнями граждан Ойкумены мы не в праве! И ждать, пока вспышка не залакирует остатки проблемы в хлам.

Тиран упрямо смотрел в бокал.

– Браво, маркиз, – улыбка, осветившая лицо эксперта, была весьма сомнительного качества. – Обожаю гуманитариев. Нет системы – нет проблемы. На вашем месте я бы посоветовал то же самое…

– Он бы посоветовал! Знаю я ваши советы! Советчик! – Бруно зациклило на этом, внешне безобидном слове. Крик представителя Ларгитаса вонял спиртным на весь кабинет. – В первый раз вы получили злокачественную опухоль Шадрувана! Что теперь? Вирус Астлантиды? Заражение Ойкумены спорамиубийцами?! Засуньте свои советы…

– Споры? Заражение?

Якоб Ван дер Меер привстал:

– Я чегото не знаю, господа?

Вместо ответа Тиран протянул руку к пульту.

В демонстрационной сфере полыхнула спелая клубника. Ядовитая высокотемпературная клубникамутант, плод кошмарного эксперимента, она вращалась, как звезда стриптиза, позволяя зрителям рассмотреть все свои прелести. Рядом с красавицей ползла колонка цифр: размеры, масса, светимость, спектральный класс…

Ягодка впечатляла.

– Вот то, что господин Трааверн назвал «спорами»…

Острый лучик указки ткнулся в ряд округлых зернышек, явственно выпиравших наружу. Зернаглобулы усеяли всю поверхность клубники. Под ними, в глубине, угадывались новые слои «спор».

– Общее количество этой дряни – свыше ста тысяч. Диаметр каждой – в районе диаметра Острова Цапель. Температура – порядка ста миллионов градусов. Масса и плотность уточняются. О процессах, которые в них протекают, мы не имеем ни малейшего представления…

– О чем мы вообще имеем представление? – Бруно вновь сорвался на крик. Третий бокал был лишним. – О чем?! О дерьме в наших задницах? В наших мозгах?!

Дерьмо, подумал маркиз. Лучшая ягода растет на дерьме.

Ему было страшно.

– Ни о чем, – согласился Тиран. – У нас нет специалистов необходимого профиля. Полагаю, такие специалисты были у астлан. Подчеркиваю: были. Сейчас там обратиться не к кому. А в самом скором времени… Предположим, они все вымрут. От эйфории, голода, помешательства. Все, без исключения. Паратройка миллиардов, или сколько их там. Теперь на секунду допустим, что вера материальна. Что они уйдут в солнце стройными рядами. В психованное, налитое гноем солнце, готовое взорваться в любой момент. Что, если оно только этого и ждет? Солнце, а?

Белый Страус вскочил, едва не опрокинув кресло.

– Перезвоните мне утром, – он уже шел к дверям. – В любое время. Я рано встаю. Кажется, я знаю, к кому обратиться.

II

Солнце стояло в зените.

Плиты скользили под ногами, лизали босые ступни шершавыми языками кошек. Налетел ветер, взъерошил волосы на макушке. В контрасте с ночью, с сумрачным шелестом дождя, день упал на плечи, как махровый халат после купания.

Жарко? Нет, ни капельки.

– Солнце, – Манойя запрокинул лицо к небу. Нагой, расписанный яркими узорами, он стоял в прямом луче света, словно герой фильма на экране древнего кинематографа. – Хорошото как… Я и забыл, до чего это хорошо.

В правой руке лейтенант держал нож из черного обсидиана.

– Хорошо, – эхом отозвался Марк.

Ему было плохо, как никогда. Пирамида оказалась слишком высокой. У Марка кружилась голова. Мигрень отступила, сгинула, растворилась во взбитых желтках, медленно текущих с неба. Это пугало до икоты. Марк и не знал, до какой степени он привык к ломоте в затылке, к птенцу, клюющему скорлупу висков. Отсутствие боли казалось противоестественным.

– Это ты здорово придумал, – сказал Манойя.

И поднял нож.

Марк отступил к краю. Идея взять лейтенанта в корсет , в частичное армейское подчинение, сейчас выглядела припадком безумия, каким она, в сущности, и являлась. Дед говорил, что всадник, упавший с лошади, должен сразу вернуться в седло. Повторить трюк, принудить животное к подчинению. Иначе недотепа обречен. Всю жизнь он будет бояться. За шаг до трюка он упадет в своем воображении, а значит, умрет как наездник. Страх, говорил дед. Страх – гость, это нормально. Но страх – хозяин? В таком случае, парень, тебе не останется места в собственном доме.

На черном, бритвенноостром стекле вспыхнул белый блик. Манойя попробовал лезвие на ногте. Во взгляде его отразилось удовлетворение. Лейтенант знал толк в ножах.

– Не тороплю, – заверил он. – Понимаю.

И не выдержал, вздохнул:

– Хотелось бы побыстрее…