Дикари Ойкумены.Трилогия

В запале он напомнил о тех, кто до конца исполнил свой долг, погибнув в огне недавнего конфликта с вехденами. Лучше бы он вовремя прикусил язык! Отец сразу ухватился:

«Хочешь геройски сдохнуть, дурак?! Сперва дослужись до консула!»

«И дослужусь, не сомневайся!»

«Только через мой труп!»

Отец не мыслил для сына иного будущего, кроме факультета энергетики в Имперском университете Помпилии, в метрополии. Солидная, уважаемая профессия. Продолжить семейную династию… Но Марк уже завелся. Он и сам не понял, как у него вырвалось: «Ничего, переживешь!»

«Как ты смеешь так с отцом разговаривать, сопляк!»

«А чего ты на меня орешь?!»

Марк несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться по дедовой методике. Воспоминания о безобразной ссоре слишком свежи.

– Деда, расскажи про армию. Ты раньше никогда не рассказывал. Только про цирк…

Дед пожимает плечами:

– Нечего там рассказывать. Давно дело было…

– Ты в каких частях служил? – не отстает Марк.

– В Первом отдельном вексиллационе по охране сената.

– Ух ты! Вексиллацион? Это же кавалерия?

– Точно так, парень.

Дед усмехается. Веселее от его ухмылки не делается.

– А разве у нас есть кавалерия?! Древность какая…

– Армия – тоже древность. Есть пять частей вроде нашей.

– И что вы там делали? Сенат охраняли?

Дед орудует ножиком. Но Марка не остановить.

– От террористов? На лошадях?

Он живо представляет конный разъезд во главе с дедом. Дед верхом на вороном жеребце скачет по улицам столицы. От деда в ужасе бегут прочь террористывехдены с бомбами за пазухой. С ядерными, вакуумными, аннигиляционными бомбами…

– Сенат и без нас было кому охранять. В парадах участвовали. В показательных выступлениях. – Малопомалу к деду возвращается его обычная разговорчивость. – В фильмах снимались. В исторических… Меня после циркового училища призвали. Это после университета бронь дают, как твоему отцу. А мы университетов не кончали… У нас там все были или цирковые, или спортсмены. В самоволку бегали: забор метра три высотой и еще «сигналка» поверху. Так мы «пирамиду» строили. Или Квинт Прастина – нижний в Сатурналиях – всех через забор перебрасывал. А когда он сам лез, Маний «сигналку» на пять секунд отрубал. Если больше пяти секунд, на пульте тревога. Маний – иллюзионист потомственный. У него и реквизит был…

Марк ожидал другого. Парады, съемки, самоволки… Тот же цирк, по большому счету! Но дед хоть не ругается, не зовет военных «десятинщиками». Марка не отговаривает, хотя и не одобряет. Ну и ладно!

– Перед дембелем остаться предлагали. Милитар закончить по сокращенному курсу. Офицером в тот же вексиллацион по контракту. Офицеров часто на роли в фильмах приглашали. Не главные, конечно, но и не массовка…

– Так остался бы! Тебя б по визору показывали или в арттрансе…

– Его и так показывали, – хмыкает из угла Пак. – Сто раз. Нет, армия – не для цирковых. И вообще…

Он крутит в воздухе ладонью с растопыренными пальцами. Понимай как хочешь: что – вообще? Вообще не для нормальных людей? Или наоборот?

– А я решил поступать в военное училище, – угрюмо заявляет Марк.

И понимает, что повторяется.

– В десант? – Дед наконец проявляет слабый интерес.

– Нет. В либурнарии.

Пак свистит. Пак запрыгивает на перила.

– Ну вот. Порезался, – говорит дед.

И, как мальчишка, сует в рот окровавленный палец.

Кровь, думает Луций Тумидус, старый клоун. Великое дело – кровь. Парень уверен, что ни капли не похож на своего отца. Парень хочет быть похожим на дядю. Желает искупить его позор, восстановить честь семьи. Если я скажу ему, что у меня два сына и они похожи друг на друга характерами, поступками, а главное, ослиным упрямством, как близнецы, – парень мне не поверит. Решит, что старик впал в маразм. Хорошо, я ничего ему не скажу. Ты разучился говорить, Луций? Нет, просто он еще не научился слышать.

– Я за пластырем. – Марк кидается в дом.

Дед смотрит вслед внуку.

– Весь в тебя, – смеется Пак. – Ничего, с годами поумнеет.

Часть вторая

СНОРРОКТУБЕРАНСЕЧЕНЬ

Глава шестая

Ловушка для кроликов

I

…сто сорок один, сто сорок два…

Мышцы были уже деревянными. Они молили о пощаде, но Марк запретил себе останавливаться. Стиснув зубы, он продолжал «дублькач». Руки вдоль тела, пальцы, как корни, намертво вросли в рукоятки тренажера – не отодрать. Плечи – вперед и вверх. Дотянуться подбородком до висящей в воздухе голоотметки. Ноги, отягощенные силовой подвеской, – на себя, за голову, до второй светящейся отметки. Прямые ноги! Не сгибать! Не сгибать, мать твою! Вот так. Теперь распрямиться: медленно, не расслабляя мышц. Медленно, я сказал! Вытянуться. И еще раз – плечи вперед, ноги на себя…

Дерево не должно болеть. У Марка болело все: грудь, пресс, спина. Вот такое он неправильное дерево. Ему казалось, волокна натруженных мускулов со скрипом трутся друг о друга. Растягиваются и сокращаются на последнем пределе. Того и гляди лопнут. Нет, врешь, это еще не предел! Сто сорок девять… сто пятьдесят…

Одни деревья гнутся. Другие ломаются.

И не только деревья.

Что чувствует сломанная игрушка?