Дикие карты

Он вытащил из кармана сложенную в несколько раз «Вашингтон стар».

— Ничего, сейчас в два счета протрезвеешь. Видел уже сегодняшнюю газету?

— Нет. Ни черта я не видел.

Он раскрыл ее. Заголовок гласил: «СТАЛИН ЗАЯВЛЯЕТ О ПОДДЕРЖКЕ ТУЗОВ».

Я уселся в постели и потянулся за бутылкой.

— О господи!

Эрл швырнул газету на пол.

— Он хочет упечь нас за решетку. Мы утерли ему нос в Берлине. С чего ему нас любить? Своих собственных тузов он преследует.

— Вот ублюдок. — Я прикрыл глаза. Перед веками плавали цветные пятна. — Закурить есть? — спросил я.

Он дал мне сигарету и прикурил ее от своей трофейной «Зиппо». Я плюхнулся обратно на подушку и поскреб щетину на подбородке.

— Сдается мне, — продолжал Сэндерсон, — что нам предстоит очень скверный десяток лет. Не исключено, что вообще придется убраться из страны. — Он покачал головой. — А потом мы снова станем героями. Не думаю, чтобы все это продлилось меньше.

— Да уж, умеешь ты ободрить, нечего сказать.

Он рассмеялся. От сигареты во рту стоял совершенно омерзительный привкус. Я смыл его глотком виски. Улыбка сползла с лица Эрл а, и он покачал головой.

— Тех, кого станут вызывать после нас, — вот кого мне по-настоящему жаль. Теперь в этой стране начнется охота на ведьм, которая затянется на долгие годы. — Он снова покачал головой. — Моему адвокату платит НАСПЦН. Надо бы отказаться от него. Не хочу, чтобы со мной связывали какую-то организацию. Потом им придется за это расплачиваться.

— Мне звонил Майер.

— Майер! — Сэндерсон поморщился. — Если бы только те, кто заправляют студиями, встали на защиту «десятки». Если бы тогда они показали зубы, ничего этого просто не произошло бы. — Он взглянул на меня. — Я посоветовал бы тебе нанять другого адвоката. Если только ты не собираешься апеллировать к Пятой. — Он нахмурился. — С Пятой все проходит быстрее. Тебя просто просят назвать твое имя, ты отвечаешь, что не намерен отвечать, — и все.

— Тогда какая мне разница, какой у меня адвокат?

— Это точно. — Он криво ухмыльнулся. — Никакой разницы, верно? Что бы мы ни говорили и ни делали, Комитет в любом случае возьмет свое.

— Вот именно. Все кончено.

Ухмылка Эрла превратилась в мягкую улыбку. На миг я увидел тот свет, который так ценила в нем Лилиан. Сэндерсон находился на грани того, чтобы потерять все, за что сражался, из него собирались сделать орудие борьбы против движения за гражданские права, антифашизма, антиимпериализма, против рабочих и вообще всего, что было для него важно; он знал, что его предадут анафеме, а всех, с кем он когда-либо был связан, вскоре ждет та же участь... Разумеется, все это не могло не причинять огорчения, но в душе Эрл был все так же тверд. Страх не приблизился к нему. Мой приятель не боялся ни комитета, ни бесчестия, ни утраты репутации и положения в обществе. Он не сожалел ни о едином мгновении своей жизни, ни о едином своем убеждении.

— Все кончено? — переспросил он. Глаза у него сверкнули. Усмешка скривила губы. — Черта с два, Джек, ничего еще не кончено! Одно комитетское слушание — еще не война. Мы же тузы. Они не могут лишить нас этого. Верно?

— Ну да. Наверное.

— Пожалуй, я оставлю тебя наедине с твоим похмельем. — Он подошел к окну. — Мне все равно пора совершить утренний моцион.

— Увидимся.

Он перекинул ногу через подоконник и показал мне два больших пальца.

— Держись, деревенский мальчик.

— И ты тоже.

Пришлось выбраться из постели, чтобы закрыть окно: мелкая морось превратилась в проливной дождь. Я выглянул на улицу. Люди разбегались кто куда, спеша укрыться от ливня.

* * *

— Эрл действительно был коммунистом, Джек. Он много лет состоял в партии, даже в Москву ездил учиться. Послушай, дорогой, — голос Ким стал умоляющим, — ты не сможешь ему помочь. Его все равно распнут, что бы ты ни делал.

— Я могу показать ему, что на кресте он не один.

— Превосходно! Просто замечательно! Я вышла замуж за мученика. Расскажи мне, каким образом ты поможешь своим друзьям, если станешь защищаться Пятой? Холмс больше не вернется к общественной жизни.

Дэвид докривлялся до тюрьмы. Тахиона выдворили. И Эрл тоже обречен, можешь быть уверен. Ты даже не сможешь нести их крест вместо них. — Она сорвалась на крик. — Да оторвись ты наконец от своей бутылки и послушай меня! Ты можешь помочь своей стране! Это будет правильно!

Я больше не мог это выслушивать, поэтому отправился прогуляться на холодную февральскую улицу. Я ничего не ел целый день, в желудке у меня плескалась бутылка виски, машины с шуршанием проносились мимо, морось оседала на лице, проникала сквозь тонкую, рассчитанную на калифорнийскую погоду куртку, но я ничего этого не замечал. Я думал об этих типах, Вуде, Рэнкине и Фрэнсисе Кейсе — об их лицах, полных ненависти глазах и непрерывном потоке инсинуаций, — и вдруг побежал к Капитолию. Я собирался отыскать членов этого мерзкого Комитета и отдубасить их, долбануть их всех хорошенечко друг о друга гнилыми лбами, заставить их улепетывать прочь, заикаясь от страха. Бог ты мой, я ведь установил демократию в Аргентине, так что мешает мне точно так же установить ее в Вашингтоне?