Когда я смотрю в зеркало, то вижу того же паренька, который спешил по Нью-йоркским улицам на прослушивания. Время не добавило мне ни единой морщинки, ни капли не изменило меня физически. Сейчас мне пятьдесят пять, а выгляжу я на двадцать два. Возможно, старость никогда не придет ко мне.
Я все еще чувствую себя крысой и, возможно, навсегда останусь Тузом-Иудой.
Но я поступил так, как приказала мне моя страна.
Иногда я задумываюсь — а не стать ли мне снова тузом? Надену маску и костюм, чтобы никто не мог меня узнать. Назовусь Мистером Мышцей, или Пляжным Мальчиком, или Белокурым Великаном — или еще как-нибудь. Пойду и спасу мир — или хотя бы крошечную его часть.
Но потом я говорю себе: нет. Мое время было и прошло. А когда мне представилась такая возможность, я не смог спасти даже собственную душу. И Эрла. И всех остальных.
Пожалуй, следовало забрать монеты. В конце концов, я их действительно заработал.
Мелинда М. Снодграсс
Хроники упадка
«Degradation Rites»"
Газетный лист пролетел над пожухлой травой крохотного скверика в Нейли и зацепился за постамент бронзового памятника адмиралу д'Эстену[55]
. Судорожно затрепетал, как бока загнанного животного, остановившегося перевести дух; потом ледяной декабрьский ветер снова подхватил его и понес прочь.Мужчина, устало сгорбившийся на чугунной скамье в центре скверика, разглядывал приближающийся лист с видом человека, который встал перед серьезным выбором. Потом с преувеличенной тщательностью запойного пьяницы вытянул ногу и поймал его.
Он наклонился поднять газету, и из бутылки, которую он зажимал между колен, полилась струйка красного вина. Этот инцидент сопровождался потоком ругательств на нескольких европейских языках, время от времени перемежаемых каким-нибудь непонятным звучным словом. Мужчина зажал горлышко бутылки ладонью, промокнул стремительно расплывающееся по штанине пятно огромным багровым носовым платком, подобрал газету — парижское издание «Герольд трибьюн» — и принялся за чтение. Его странные светло-сиреневые глаза перебегали от одной колонки к другой — он жадно проглатывал слова.
Мужчина судорожно скомкал газету, откинулся на спинку скамьи и прикрыл глаза.
— Черт бы их побрал, черт бы побрал их всех, — прошептал он по-английски.
Как будто отвечая, его желудок громко заурчал. Он раздраженно нахмурился и сделал большой глоток из бутылки. Дешевое красное вино кислой струей растеклось по языку и окутало пустой желудок обжигающей теплотой. Урчание прекратилось, и он вздохнул.
На его плечи, словно мантия, было накинуто длинное пальто нежного персикового цвета, украшенное громадными латунными пуговицами и несколькими пелеринами. Под пальто на нем был небесно-голубой жилет и облегающие синие штаны, заправленные в стоптанные кожаные сапоги до колен. Надо сказать, что одежда была донельзя измятой и заляпанной, а белая шелковая рубаха — вся в заплатах. Рядом с ним на скамейке лежала скрипка со смычком, а футляр (со значением раскрытый) расположился на земле у его ног. Из-под скамейки высовывался край потертого чемодана, а рядом с ним виднелся саквояж из красной кожи с тиснением в виде золотых листьев с прожилками, двух лун со звездой и узкого скальпеля, расположенного посередине между ними.
Поднявшийся снова ветер зашуршал ветвями деревьев, растрепал спутанные медно-красные кудри до плеч; брови и щетина, выступавшая на щеках и подбородке, отливали тем же самым необыкновенным оттенком. Газетный лист рванулся из рук, и мужчина, открыв глаза, уткнулся в него. Любопытство одержало верх над возмущением, он резко распахнул газету и продолжил читать.
МОЗГОВОГО ТРЕСТА БОЛЬШЕ НЕТ.