Дикие карты

Настал момент истины. Ди Анджелис мчался к нему, выкрикивая грязные ругательства. Том закрыл глаза, положил руки на руль. На лбу у него выступил пот. Он отрешился от всего мира, сосредоточился, сосчитал от одного до десяти, потом медленно от десяти до одного.

Когда он наконец открыл глаза, почти ожидая увидеть кулак Джоуи, готовый разбить ему нос, то не увидел ничего, кроме чайки, которая примостилась на капоте «паккарда» и, задрав голову, вглядывалась в разбитое стекло. Он парил в воздухе.

Том высунул голову из окна. Джоуи стоял в двадцати футах под ним, уткнув руки в бока.

— Ну и что ты говорил мне вчера ночью?

— Вот и торчи там теперь целый день, сукин сын. — Ди Анджелис сложил руку в бесполезный кулак и погрозил им. Прямые черные волосы упали ему на глаза. — Какого рожна ты мне пытаешься доказать? Если бы у меня была пушка, тебе все равно бы не поздоровилось.

— Так я и стал бы высовываться из окна, если бы у тебя была пушка. — Он задумался над этим, но думать на высоте было трудно. «Паккард» был слишком тяжелым. — Я спускаюсь, — предупредил он Джоуи. — Ты уже... э-э... остыл?

— Спускайся, тогда и посмотришь, Тадс.

— Отойди в сторону. Я не хочу придавить тебя этой махиной.

Приятель отодвинулся — он так и был без штанов и уже начал покрываться мурашками, — и «паккард» порхнул наземь с такой легкостью, как опавший лист в безветренный день.

Едва Том приоткрыл дверь, как Джоуи протиснулся внутрь, ухватил его за грудки одной рукой и прижал к сиденью, а вторую руку сложил в кулак.

— Следовало бы тебя... — начал он. Потом покачал головой, фыркнул и несильно ткнул Тома в плечо. — Трусы-то хоть отдай, туз несчастный.

Когда они вернулись обратно в лачугу, Тадбери разогрел оставшийся кофе.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, — сказал он, жаря себе яичницу с ветчиной и подрумянивая в тостере еще пару булочек. После фокусов с телекинезом у него всегда бывал волчий аппетит. — Возьмешь на себя переделку машины, сварку и все такое прочее. А я займусь проводкой.

— Проводкой? — переспросил Джоуи, грея руки над чашкой. — А она-то тебе зачем?

— Чтобы сделать свет и телекамеры. Мне не нужны окна, которые можно прострелить. Я знаю, где можно купить камеры по дешевке, а старых теликов у тебя здесь хоть отбавляй. Я просто их починю. — Он сел за стол и с жадностью набросился на яичницу. — Кроме того, мне понадобятся громкоговорители. И генератор. Как думаешь, холодильник туда влезет?

— Этот «паккард» здоровый, как я не знаю что. Вытащи сиденье, и у тебя хватит места на три холодильника.

— Нет, «паккард» слишком тяжелый, — покачал головой Том. — Я найду что-нибудь полегче. А окна можно прикрыть старыми кузовными панелями или чем-нибудь еще.

Джоуи откинул волосы с глаз.

— К черту кузовные панели. У меня есть листовая броня. Еще с войны. В сорок шестом и сорок седьмом на базе флота пустили на металлолом уйму кораблей, Дом подал заявку на металл и прикупил целых двадцать тонн. Идиотская трата денег — кому придет в голову покупать корабельную броню? Она до сих пор валяется у меня на свалке и ржавеет. Чтобы прострелить такую дуру, нужна шестнадцатидюймовая пушка, Тадс. Ты будешь в такой безопасности, как в... даже не знаю где. В общем, в безопасности.

Том знал.

— В такой безопасности, — объявил он, — как черепаха в панцире!

* * *

До Рождества оставалось всего десять дней. Тахион сидел в одной из застекленных ниш, пряча в ладонях от декабрьского мороза чашку с ирландским кофе. До начала работы «Дома смеха» оставался еще час, но задняя дверь всегда была открыта для друзей Ангеллик. На сцене разминалась пара жонглеров-джокеров по имени Космос и Хаос, перебрасываясь шарами от боулинга. Космос парил в трех футах над сценой в позе лотоса, и на его безглазом лице играло выражение полной безмятежности. Он был слеп как крот, но ему ни разу не случалось не поймать или выронить шар. Его напарник, шестирукий Хаос, носился вокруг как ненормальный, хохоча, откалывая непристойные шутки и при этом двумя руками жонглируя за спиной горящими факелами, а остальными четырьмя перекидываясь шарами с Космосом. Tax едва взглянул в их сторону. Как бы талантливы они ни были, их уродство причиняло ему боль.

В кабинку проскользнул Мел.

— Сколько ты уже вылакал? — поинтересовался вышибала, кивнув на кофе. Щупальца, свисавшие с его нижней губы, раздувались и сокращались, похожие на слепых пульсирующих червей, а огромная уродливая иссиня-черная челюсть придавала лицу выражение воинственного презрения.

— По-моему, это тебя не касается.

— Значит, ты ни к черту не годишься, да?

— А я никогда и не говорил, что гожусь.

Мел хмыкнул.

— Толку от тебя, как от мешка с дерьмом. Ума не приложу, зачем Ангел держит в своем заведении никчемного пришельца, который только зазря ее выпивку переводит.

— Я все время ей об этом говорю.