Дикие лошади. У любой истории есть начало

Потом его понесло. Он начал разглагольствовать о том, что президент Тафт, который упразднил при Белом доме стойла для лошадей и заменил их гаражом для автомобилей, ведет страну по неправильному пути. «Тедди Рузвельт — вот был настоящий мужчина. Наш последний президент, который умел красиво сидеть на лошади. Такого в нашей истории уже никогда не будет».

Я слушала папу и понимала, что я все больше и больше от него отдаляюсь. Всю свою жизнь я только и слышала от него о том, что в прошлом было все прекрасно, а вот от будущего он не ждет ничего хорошего. Я решила не рассказывать ему про самолет, потому что это только подольет масла в огонь. Папа не осознавал одного: можно сколько угодно презирать или бояться будущего, но это будущее неизбежно придет. А когда оно придет, то лучше быть к нему готовым.

Самолет, который я видела в небе, показал мне, что мир гораздо больше и интересней, чем ранчо Кейси. Мир — это место, в котором я могу получить свой чертов диплом. И кто знает, может быть, я даже научусь управлять самолетом.

Я понимала, что могу или остаться на ранчо, или уехать и самой пробиваться в этой жизни. Если я останусь на ранчо, то вряд ли найду мужа и превращусь в тетушку «синий чулок», которой будет суждено ухаживать за детьми Бастера и Дороти, о которых те постоянно говорили. Мне еще ни один мужчина не делал предложения, и если я буду сидеть и ждать, то вскоре превращусь в сидящую в углу старую деву, которая весь день чистит картошку. Если я собираюсь сама заниматься своей жизнью, мне надо уехать туда, где молодая незамужняя женщина может найти работу. И такие по сути животноводческие города, как Санта-Фе и Таксон, для моих целей не подходили, потому что в них мои возможности были ограниченными. Я хотела уехать туда, где у меня было бы много возможностей, туда, где будущее начиналось прямо сейчас. Я хотела уехать в самый большой и самый шумный город.

Через месяц я сидела в вагоне поезда, отправлявшегося в Чикаго.

Железная дорога шла на северо-восток через степи до Канзас-Сити, потом через Миссисипи и зеленые, плотно засеянные кукурузой поля Иллинойса, где периодически встречались огромные силосные вышки и дома фермеров с белыми наличниками и огромными верандами. Это было мое первое путешествие на поезде, и я часто высовывала голову из окна, чтобы осмотреть местность, по которой мы проезжали.

Поезд ехал даже ночью, периодически останавливаясь, чтобы высадить и взять пассажиров, а также заправиться. В общей сложности это путешествие заняло всего четыре дня. Если бы я поехала на Пятнистой, которая, как мы помним, была быстрой лошадью, я бы за месяц не проделала и половину этого пути.

Поезд прибыл на вокзал Чикаго, я взяла свой маленький чемоданчик и вышла на улицу. Мне раньше приходилось бывать в людных местах: на ярмарках и на аукционах по продаже скота, но я еще никогда в жизни не видела такого количества людей, движущихся плотной массой, толкающихся и наступающих друг другу на ноги. Никогда раньше мои уши не слышали такого ужасного шума сигналящих автомобилей, звенящих трамваев и отбойных молотков, вгрызающихся в асфальт.

Я прогулялась, рассматривая небоскребы, и дошла до озера — огромного, синего и ровного, как тарелка. Казалось, что озеру нет ни конца, ни края. В озере было огромное количество питьевой воды, и от него веяло прохладой даже в жаркий летний день. Я выросла в местах, где люди мерили воду ведрами. В наших местах за воду дрались и иногда убивали. Мне было сложно представить себе, что миллионы, а может быть, и триллионы литров питьевой воды никто не использует, никто за них не воюет и никто на них не претендует.

Я долго смотрела на озеро, а потом пошла и сделала то, что планировала заранее: нашла католическую церковь и попросила священника порекомендовать мне пансион для женщин. Я сняла кровать в комнате на четырех человек, купила несколько газет и начала читать объявления о найме, обводя карандашом те предложения, на которые я потенциально могла рассчитывать.

На следующее утро я начала поиски работы. Я шла по улицам, вглядывалась в лица людей и думала: «Вот, значит, какие они — городские жители». Не то чтобы у людей были другие лица, просто на них было иное выражение. Лица горожан были словно закрыты. Все подчеркнуто делали вид, что игнорируют окружающих. Я привыкла к тому, что нужно кивнуть, когда встретишься взглядом с незнакомым человеком, но в Чикаго все смотрели словно сквозь тебя так, будто тебя не существует.

Найти работу оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала. Я надеялась, что смогу найти работу гувернантки или частного преподавателя, но когда я говорила людям, что не окончила восемь классов, на меня смотрели так, словно не понимали, почему я трачу их время. Никто не хотел учитывать мой опыт преподавания в школе. Одна женщина сказала мне: «Вашего образования, возможно, хватало для обучения детей в провинции, но здесь, в Чикаго, такое не катит».