Дикие лошади

Мы все втроем тихо прошли в тускло освещенную комнату в непременном сопровождении Пола, который незамедлительно залил всю сцену ярким светом потолочной лампы. Я подумал, что во мне, должно быть, говорит режиссер, если я нахожу это резкое освещение неуместным. По крайней мере, Робби Джилл не выразил протеста, а уселся рядом с кроватью, чтобы клинически установить то, что было заметно любому глазу, — то, что Валентин, обитавший некогда в этой органической оболочке, покинул ее.

— В какое время он умер? — спросил Робби у Доротеи, и его ручка зависла над учетной карточкой.

— Я не могу сказать точно, — печально промолвила она.

— Около полуночи, — сказал я.

— Матушка спала, — вмешался Пол. — Она признает это. Она не знает, когда он умер.

Робби Джилл посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и без комментариев написал на карточке «01.00», показав ее мне и Доротее.

— Я присмотрю за оформлением бумаг для вас, — сказал он Доротее. — Но вам нужно обратиться в похоронное бюро.

— Оставьте это мне, — вновь влез Пол. — Я возьму все это на себя.

Никто не возразил. Принятие на себя важной части относительно мелких вопросов отлично соответствовало характеру Пола; я подумал, что он, возможно, будет столь занят ими, что забудет о книгах. Однако не будет вреда, если создать для Доротеи дополнительную линию защиты.

— Что, если я схожу через дорогу к вашей подруге Бетти, — предложил я, — и попрошу ее составить вам компанию?

— Хорошая идея, — одобрил Робби Джилл.

— В этом нет необходимости! — воспротивился Пол.

— Еще несколько рано, дорогой, — запротестовала было Доротея, посмотрев на часы, но тем не менее в глазах ее появилась надежда.

Я перешел через дорогу к дому ее подруги и разбудил мужа подруги, чье первоначальное раздражение перешло в примирительное пожатие плечами.

— Бедный старикан, — сказал он, очевидно, имея в виду Валентина. — Мы присмотрим за Доротеей.

— С ней ее сын Пол, — сообщил я ему.

— Бетти, — сказал он с нажимом, — придет очень быстро.

Я улыбнулся владельцу щетинистого подбородка, мятой пижамы и теплого халата. Пол, кажется, на любого приличного человека производит гнетущее впечатление.

Я подождал, пока Бетти не перешла через дорогу, такая же пухлая и милая, как Доротея, и пока не уехал Робби Джилл. За это время Пол успел полдюжины раз сказать, что в моем присутствии нет необходимости. Пока он где-то в другом конце дома надоедал доктору, Доротея виновато сообщила мне, что она заперла гостиную Валентина, просто на всякий случай, и спрятала ключ в розовой вазе в ее спальне.

Я с улыбкой поцеловал ее в щеку и поехал на работу, опаздывая на полчаса, но не собираясь оправдываться.

Репетиция и установка освещения заняли все утро. Всех бессловесных персонажей, членов Жокейского клуба, следовало усадить в кресла и прорепетировать с ними их реакцию на долгую яростную защиту Нэша Рурка.

— Здесь возмущение, — пояснял я, — потом недоверие, приподнять ладонь, уронить карандаш, смотреть сердито… Вы думаете, что этот человек виновен, что он лжет. Все отлично, прогоним это еще раз.

И опять, и опять, а Нэш стоял, повторяя свою речь, и перед каждой следующей фразой делая паузу, чтобы Монкрифф мог окончательно установить свое осветительно-съемочное оборудование. Сиббер во главе стола, как обычно, отпускал сальные шуточки и пренебрежительно отзывался о правительстве в нормальной занудной манере старого актера, который давно расстался с надеждой сыграть Гамлета. Сиббер — я называю большинство актерского состава по именам их персонажей, — так вот, Сиббер собирался выдать на-гора столько истины и страдания, что ему осталось бы только ссыпать в закрома хорошие отзывы.

Я же ожидал от него другого. Чего и добивался.

Мы сделали краткий перерыв на ленч. Нэш Рурк появился вовремя, чтобы загримироваться, и молча прошел на освещенную площадку, чтобы Монкрифф проверил, соответствует ли цветовая гамма в этом свете натуральной.

Из-за того что Нэш в одиночку репетировал предыдущим вечером, «члены Жокейского клуба» не были готовы к тому, что им предстояло увидеть, и мне отчасти хотелось запечатлеть их невольную реакцию. Я предложил снимать сцену без репетиции. Она должна была продолжаться от начала до конца, что бы не пошло иначе, чем было запланировано.

— Начинаем, — скомандовал я. — Без остановок. Идет?

Все кивнули, хотя тут и там было замечено сомнение. Не считая невоспроизводимых сцен, где занято пять сотен статистов, первый прогон редко можно увидеть на экране.

Устав от бесконечных экспериментов, Нэш наконец понял, чего я хочу, но понимание не гарантировало, что он сможет это совершить. Однако в этот день по каким-то своим мотивам он решил выложиться полностью и играл с такой напряженной силой, что рты вокруг стола открывались в настоящем недоверии. Монкрифф говорил потом, что у него волосы на голове встали дыбом, кроме тех, что прилипли от пота. Сиббер инстинктивно сполз и вжался в кресло, когда Нэш как грозовая туча навис над ним, и через секунду или две мертвого молчания, когда я сказал, почти не дыша: «Стоп, берем» — операторы и актеры зааплодировали.