Дикие псы

– Доверенность на машину, на сегодня, – снова торопливо забормотал Дима. – Мы обратимся в РУОП, этих бандитов возьмут, твои «Жигули» вернут. Рашид несколько секунд смотрел на Артема, затем засмеялся. Тонко и мелко, как будто сыпал бисер на линолеумный пол.

– Артем, я напишу бумагу. Людей поймают, машину вернут. Потом придут другие люди. Меня поставят на бабки. Я заплачу. Потом тебя поставят на бабки. У тебя денег нет. Тебя убьют. Потом, – кивок на молчащего Диму, – его убьют. Я не стану писать. Я не глупый. Платить за него, – еще один кивок в сторону Димы, – не хочу. Ты глупый, что лезешь. Не лезь, будешь умный.

– Значит, не напишешь? Рашид поиграл пультом, словно ножом. На губах его застыла холодная пустая улыбка.

– Артем, зачем возишься? Он слабый – ты сильный. Машина дешевая – слово дорогое. Он давал слово, ты – нет. Его убьют – ты останешься. Работай на меня. Деньги будут, все будет. Машина – говно, куплю другую. Надо – две. Надо – три.

– Давай так. Я полгода работаю на тебя бесплатно, а ты прощаешь Димке машину, – вдруг решительно предложил Артем. Рашид подумал секунду, хмыкнул, покачал головой:

– Нет. Дал слово. За слово отвечают. Хочу, чтобы понял. Ты глупый. Сам лезешь. Тебя жалко. Поэтому возьму не десять процентов, а пять. – Он не повышал голоса, говорил ровно, без эмоций. Димка вдруг поверил, что Рашиду действительно плевать на машину, как и на него самого, Димку. Видимо, дело и правда было в принципе. А раз дело в принципе – жди неприятностей. – Машина стоила четыре. Через неделю вернет пять с половиной. Не вернет – плохо будет. Больно будет. Потом беда будет. – Рашид посмотрел на Диму. Его черные глубокие глаза стали еще чернее и глубже. Теперь в них плескалась бездна смерти. – Захочешь бегать – сначала хорошо думай. Теперь иди, – отвернулся и закончил ровно, буднично: – Через неделю приноси деньги. Я жду. Он вновь вперился в экран телевизора. Гости перестали его интересовать. Разговор закончился. Димка оглянулся. Охранники, загораживающие дверь своими анаболически-широченными плечами, расступились, позволяя визитерам выйти.

– Иди, Дима, ищи деньги. Время пошло, – чуть громче повторил Рашид, еще прибавляя звук.

***

Георгий Андреевич Конякин вошел в прихожую, не закрыв за собой дверь, поскольку знал: Анна идет следом. Он даже не прислушивался к ее шагам. Они давно стали неотъемлемым фоном его собственных. Георгий Андреевич, не оглядываясь, прошел в комнату, открыл бар, достал рюмку, бутылку коньяка, наполнил, выпил залпом, не поморщившись. Он с одинаковой легкостью, различая исключительно крепость, но не вкус, мог потреблять коньяк, спирт, водку или дешевый портвейн. Это у него осталось с детства, когда он был еще никем, трескал по подворотням «хань» с местными шпанистыми пацанами и орал песни под плохо настроенную «дощатую» гитару. Он прошел к столу, скинув на ходу, прямо на пол, пальто, плюхнулся в кресло и налил вторую рюмку. На пороге тенью возникла Анна. Скользнула по комнате легко, как стрекоза. Конякин выдохнул глубоко, до самого дна легких, опрокинул в себя вторую рюмку, скомандовал пассии:

– Закусить что-нибудь придумай. Анна упорхнула в кухню, а Георгий Андреевич огляделся, с некоторым удивлением подумав, что за все здесь, включая саму квартиру, заплачено им. А нужно ли ему это? Конякин налил третью рюмку, выпил, почмокал влажными от коньяка губами, разглядывая валяющееся посреди комнаты пальто. Анна мягко вплыла в комнату, держа на ладони тарелочку: лимончик, карбонатик. Поставила тарелку на стол, подсела рядом. Поняла его нежелание включать свет по-своему. Полезла прохладной ладонью под рубашку. «А ведь она меня доит, – подумал Георгий Андреевич. – Как колхозница корову. Сосет бабки, пиявка». Он смотрел на девицу, пытаясь углядеть за тонкой маской дорогого макияжа хотя бы искру настоящего чувства. Анна оценила его долгий взгляд, улыбнулась, но с дежурной готовностью, зная, что за все будет заплачено. Скользнула ладонью по животу, поиграла застежкой на брюках, потянула «молнию» вниз, одновременно сползая с кресла, становясь рядом на колени. В этот момент в кармане пиджака зазвонил телефон. Конякин достал трубку, нажал нужную клавишу.

– Слушаю, – буркнул, ощущая, как перехватило горло. Анна расстегнула ремень, пуговицы, потянула брюки вниз, к коленям, открывая белые конякинские бедра и волосатые ноги. Дыхание ее стало профессионально тяжелым, деланно-возбужденным. Тонкие холодные пальцы ласково погладили волосы в паху. Конякин стиснул зубы, подумав: «Сука, змея, гадина». Однако не предпринял попытки остановить Анну.

– Георгий Андреевич, – взывала тем временем трубка.