Дикие сердцем

Как только мука наполнила мешок, я перекрыла желоб и подкатила тележку. Пот заливал глаза, пока я с натугой катила тачку по неровному полу в другой конец комнаты. Потом я узнала, что тележка весит около ста килограммов. Я побежала назад, пристегнула к желобу очередной мешок и опустила рычаг. Не успела я зашить первый мешок, как второй уже был полон до краев. Намучившись с тележкой, я кое-что придумала: тележку следует подставлять под мешок, пока он еще пустой.

Мне стало жарко от напряжения. Я сбросила плащ и продолжила работать налегке. Но я плохо справлялась с шилом. Я не успевала зашивать мешки. Из переполненного пятого уже выбегала наружу мука, а я все еще зашивала второй. Разнервничавшись, я проколола палец острым шилом. Когда Дасти спустился вниз Посмотреть, как идут дела, я сгорала от стыда. Меня смущали рассыпанная мука на полу и пятна крови из пораненного пальца.

Дасти, казалось, получал удовольствие, видя мою растерянность.

— Ты проколола руку? Я так и знал. Я знаю, что бывает, когда оставляешь бабу одну, без присмотра.

Дасти замедлил движение жерновов. Те завизжали. По желобу катились тонкие струйки.

— Пусть пока постоит. Разве зашивать мешки так сложно?

Дасти взглянул на два мешка, которые я кое-как зашила.

— Делай большие стежки. Посмотри, вот так, — ловкими движениями Дасти соединил мешковину. — Возьми совок и подмети. Высыпь муку с пола в следующий мешок. — Дасти подал мне метлу.

— А как же кровь на полу? Ты не боишься, что она запачкает муку?

— Это фуражная мельница. Мука пойдет на корм скоту. Уже более двух лет мы не поставляем муку для пекарен. Люди в наше время хотят покупать муку без пшеничных зародышей, мягкую, белую, упакованную в пластиковые пакеты. Сейчас только большие мельницы поставляют муку для пекарен. Мастер Гай поговаривает о том, чтобы закрыть мельницу. Когда был жив мой дед, мельница была сердцем деревни, а церковь — душой… Женщина опять заставляет меня бесполезно тратить время! Когда я спущусь в следующий раз, пол должен быть чистым. Или мне придется остановить мельницу…

Следующие два часа я работала не разгибая спины. Я, приловчившись, стала зашивать мешки гораздо быстрее. В какой-то момент я поняла, что совсем не обязательно концентрироваться мыслями на работе. Я позволила мыслям уплыть далеко. Я улыбнулась, представив, в какой ужас пришел бы Алекс, увидев меня раскрасневшейся, растрепанной, в скверной одежде и покрытой с ног до головы мукой. Он, вероятно, решил бы, что я сошла с ума.

Когда я впервые мысленно обвинила Алекса в высокомерии, то вынуждена была признать, что он, будучи старше меня на двенадцать лет, гораздо опытней и знает намного больше, чем я. Мне казалось, что его властолюбие предопределено свыше. На самом деле я находила его властность привлекательной. Но время шло, его чары постепенно теряли силу.

Поначалу наши стычки носили настолько тривиальный характер, что я даже не обращала на них внимания. Однажды Алекс дал нагоняй клерку в моем присутствии за то, что у того были недостаточно чистые ногти. Тед всегда был дружелюбен и развлекал меня разговорами каждый раз, когда я приходила навестить Алекса. Он явно чувствовал себя униженным. Позднее, когда мы садились в такси, я выразила несогласие с деспотическими замашками Алекса. Он ответил, что старается быть требовательным к персоналу не более, чем к себе, и отметил, что уделяет намного больше времени работе, чем его сотрудники, но никогда не позволяет себе явиться в офис с грязными ногтями. Отчитать служащего было просто необходимо. «Но не в моем присутствии», — возразила я. Алекс взял меня за руку и со вздохом пояснил, что как раз мое присутствие заставило незадачливого клерка запомнить урок навсегда. После этого случая наши отношения с Тедом изменились. Мы оба чувствовали себя несколько скованно. Словно мы пытались забыть дружеские отношения. Тед никогда больше не осмеливался посмотреть мне в глаза.

Нельзя сказать, что Алекс бесчувственный или эмоционально глухой человек. Он старался контролировать себя, но в основном его усилия были направлены на то, чтобы контролировать поведение других людей. Стремление к успеху настолько поглощало Алекса, что все, кто имел с ним дело, должны были становиться идеальными, превосходящими по всем качествам заурядных людей. Поначалу я восхищалась стремлением Алекса к совершенству. Он разбирался во всем, начиная от музыки Генделя и заканчивая рисунками на спичечных коробках. Но когда его требовательность была направлена не на себя самого, а на других, я ощущала беспокойство.