Дикий барин в домашних условиях

– Всё равно правда восторжествует, расточатся врази и архангел Гавриил поразит всех вас своим мечом! – выплёвывая кусок шашлыка, невнятно бормотал я, запираясь у себя на этаже.

Ещё повоюем, значит!

«Он здесь»

Так называется дом, в котором я иногда живу в Шотландии.

Обычный дом. Когда началась война с Гитлером, дед записался в армию, отец работал на верфи, а потом тоже ушёл в армию, а прадед сказал «я здесь», взял охотничье ружьё и сел около своего дома.

Дочь сказала прадеду, что дети будут стыдиться его поступка.

– Гораздо хуже! – сказал прадед. – Если дело так пойдёт, то им придётся, чего доброго, гордиться мной.

Над ним негромко смеялась вся округа – неделю, вторую, месяц.

Весной сорокового года прадед взял в плен двух немецких летчиков. Понятно, что летчики ему сдались сами. Но это был первый и на долгое время последний успех великой Британской империи, который округа смогла увидеть и оценить.

Тётка рассказывала мне, что с 1943 года прадед стал филонить. Пользоваться статусом и спекулировать талонами на чай.

Талоны на чай отменили в 1956 году. А прадед умер в сорок четвертом.

Фотосессия

Не успел вернуться в город, а уже лёгкий пар деревенского абсурда улетучился из головы. Его место занял тяжёлый слоистый угар городского безумия.

Захожу в свой подъезд. Озираюсь. Власть сменилась! Я отсиживался на дальнем хуторе, пока подъездные честолюбцы делили угодья. Брали друг друга на испуг, на ощупь, на нож.

– Вы кто? – спрашивает у меня какая-то бабушка. Видимо, задушила предыдущую консьержку во время ночного боя за обладание высотой.

Молча жму кнопку лифта.

Я просто не знаю, что бабушке, испытывающей второй в жизни триумф безнаказанного убийства, ответить. Кто я? Только попробуй начать отвечать – всё! Через час сидим, обнявшись, плачем, я красным распухшим носом ей в плечо, она гладит меня по голове и говорит, что мне у неё будет хорошо в сарае на первое время.

– Вы кто? Я вас должна сфотографировать!

Тут рефлекс сработал. Кудри сразу на лоб, рубаху до пупа рванул, правая нога согнута в воздухе пленительно, взгляд исподлобья, глаза полярного волка, руки с растопыренными пальцами вдоль стены раскинул крыльями, голову чуть набок, рот приоткрыл, немного цинизма. Разом все приёмы решил использовать.

Слышу: «Сейчас! подождите!» Пошла за фотоаппаратом, видимо. Скрылась в каморке своей.

Воровато расстегнул джинсы, приспустил. Чтобы проработанные косые мышцы. Забыл самое главное в горячке сессии! Снова томная бычка на лицо, снова замер.

Выходит. Не поворачивая головы, сквозь предполагаемый кокаиновый плен, чуть хрипловато спрашиваю:

– А вы где это напечатаете?

Всё же я провинциален до ужаса.

Слышу в ответ:

– Батарейка, что ли, села? Сейчас приду!

Есть такой момент в жизни звёзд. «Можно с вами сфотографироваться?» – «Обязательно!»

И тут начинается совещание у подошедших и поиск в сумке фотоаппарата. Со стороны полное ощущение, что ты или сам попросил, чтобы тебя сфотографировали, или клянчишь деньги у сердобольных. Обычно в такие моменты тебя видят все твои знакомые, друзья, родственники. И понимают, что не ошиблись в тебе, отнеся ранним утром трёхлетнего на болотистую полянку с кирпичом, затянутым туго в пижамку.

Заходят в подъезд соседи. Видят меня.

– Меня фотографируют… – говорю, из образа решительно не выходя.

Соседи крутят головами, высматривая фотографа. Потом смотрят на меня. На косые проработанные. Уезжают на лифте. Я стою у стены. Теперь и румянец появился! Опасные такие пятна на чувственных скулах. Лишь бы свет не ушёл… Тени удачно легли.

Выходит снова бабушка, и таинство меж нами свершилось.

Новые порядки. Каждый жилец теперь будет у консьержей на стенде. Фас. Профиль. Табличка с номером квартиры в руках. Возможно, будем голые. Одежда скрывает особые приметы.

Через год в комнате у консьержей будет ФБР периода расцвета. Фото на стендах, линии соединяющие, пунктиры компрометирующие, приписки сбоку. Фляжки, сбитые на затылки шляпы, закатанные рукава рубах, кофе, медовый дымок «Лаки страйк».

Под моей фотокарточкой так целая колода фото поменьше будет. Часть зачеркнута красным, под некоторыми знак вопроса.