Дикий опер

Переживал по поводу потери руки Дутов страшно. Проклинал всех, включая Кавказ, Следственный комитет и меткость ее представителей. Говорил на допросах, что хватать оружие не хотел. Хотел поправить пистолет на столе, чтобы тот ровно лежал. Мол, бывший военный, а в армии все либо параллельно, либо перпендикулярно. «Глок» же лежал по диагонали, и это причиняло ему нравственные страдания.

Маша Райс уехала в Омск, к тете. Уже звонила, говорила, что долетела хорошо.

– А где плохие новости? – не выдержав, врезался в монолог капитана Антон.

К плохим новостям относилось отсутствие чудом вышедшего из-под контроля управляющего гостиницей Занкиева и лжеследователя Мошкова. Как в воду канули. Что касается судьи Харлампиева, отправившего Занкиева на свободу, то судейское сообщество проявило недюжинную солидарность и встало за него стеной. Представление Генерального прокурора России было рассмотрено, как и положено, в десятидневный срок, то есть – в тот же день. Судебная коллегия в составе трех судей Московского городского суда, быть может, и разрешила вопрос Генерального по существу, однако квалификационная коллегия судей не дала на то согласия. Четырнадцать ее членов от правосудия и семь членов от общественных организаций сделали все возможное для того, чтобы на основании предоставленных на ее заседание материалов состава преступления в действиях коллеги Харлампиева не усмотреть.

«Еще не хватало, – сказал один из членов, – чтобы нас подвигли на рытье расстрельных рвов те, кто хочет использовать нас в своих конкретных сиюминутных целях. Конвергенция правосознания еще не случилась, и на данном этапе мы должны сказать твердое «нет!» всем носителям реакционной трансцендентальной правосубъектности, кто с вызывающей очевидностью новой оппозиционности попирают сами основы права»…

– Ну-ка, дай сюда, – не поверил своим ушам Копаев, забирая из рук капитана ксерокопию решения квалификационной коллегии судей.

Перечел и убедился: Дергачев трезв.

Он переломил документ вчетверо и, зло прищурясь, спрятал его в карман.

– Я это сохраню, – пожевав губами, вытянул из кармана жвачку. – Я всегда говорил, что одна голова – хорошо, а две – уже некрасиво. Что спрашивать с того, у кого двадцать один член. Я это сохраню.

– Ты не пойдешь на «стрелку» с кавказцами, – огорошил Антон Дергачева.

– Тогда я зря волок на себе эту цацку, – заключил Дергачев, трогая цепь.

– Туда пойду я.

– Тогда ты цепь бери.

Антон рассмеялся:

– Правильные пацаны с «рыжьем» уже не ходят, по нему узнают барыг.

И Копаев вспомнил о цепи. Кажется, он давал задание Тоцкому проверить цепь Резуна?

И майор признался, что ничего интересного в цепи нет. Она изготовлена не на заводе, а кустарным способом. Клеймо имеет, но ничего общего с клеймом установленного образца нет. Но, самое главное, цепь действительно девятьсот девяносто девятой пробы. В таких изделиях цыгане хранят честно заработанные на реализации наркоты деньги.

– Проведи обыск в любом цыганском особнячке, – заметил Тоцкий, – и после долгих часов раскопок обязательно будут обнаружены килограммы золота девятьсот девяносто девятой пробы в изделиях кустарного промысла.

– Цыганская цепь на шее губернатора? – усомнился Копаев. – Он не барон, часом?

– Может, в карты выиграл? – предположил Дергачев, и все засмеялись.

Смешно сказал.

– Что же я, зря приехал? – огорчился Дергачев.

– Нет, не зря. Сейчас сядешь в камеру. Одному мне, что ли, клопов кормить?

Глава 12

Да, Резун звонил в четыре часа по местному времени в офис Жорникова. Да, он разговаривал с ним. Сыщик Дергачев первое задание выполнил. В камере сидели двое – директор компании по лову и переработке рыбных ресурсов «Северный промысел» Жорников и представитель одного из преступных сообществ Москвы – Куджо, более известный на Петровке, 38 как Дергачев Игорь.

– Не слишком – Куджо? – засомневался Антон.

– Всегда было впору, – гарантировал капитан, из чего становилось ясно, что неуловимого Куджо знает если не вся Москва, то ее часть – точно.

Куджо в течение первой четверти часа объяснял Жорникову, кто он такой и по какому случаю оказался в одной с ним камере, вторую четверть разъяснял тяжкие последствия в результате отказа сотрудничать и давать информацию и последующие полчаса, уложившись, таким образом, в шестьдесят две минуты, слушал.