Комната пуста. Нас никто не увидит и не услышит, и я чувствую, как напряжение, наконец, покидает меня, когда я поворачиваюсь к ней, наконец-то способный говорить внятно, впервые с тех пор, как я приехал сюда.
— Диего будет ожидать, что я собираюсь лишить тебя девственности сегодня вечером, — мягко говорю я ей. — Мужчина, за которого я себя выдаю, больше не стал бы ждать.
Внезапно на ее лице появляется выражение ужаса. Я слишком поздно понимаю, что она неправильно истолковала мои слова, что она думает, я подразумеваю, что мне придется лишить ее девственности сегодня вечером, а не то, что нам придется притворяться. Но прежде, чем я успеваю объяснить ей, что я имел в виду, она внезапно наклоняется вперед, ее руки хватаются за ворот моей рубашки, когда она приподнимается на цыпочки и сильно прижимается своими губами к моим.
Это неуклюжий, сильный поцелуй, губы и зубы прижаты к моим, но я не могу винить ее за это. Я чувствую, как страх дрожит в каждом дюйме ее тела. И все же, несмотря на это, когда она выгибается мне навстречу, запустив руки под мою рубашку, ее язык дразнит край моей губы, когда она целует меня с такой яростной неопытностью, которая никогда в жизни меня не возбуждала. И все же я чувствую волну почти головокружительного возбуждения, когда ее рот прижимается к моему, мой член упирается в ширинку, напрягаясь от потребности, когда мои руки сжимаются на ее талии в один краткий миг слабости, в который я представляю все, что мог бы с ней сделать. Всему, чему я мог научить ее на этой огромной кровати, всего в нескольких шагах от нас.
Никто не видит. Никто не слышит. Только мы вдвоем, и остаток ночи, чтобы насладиться этим. Я тоже чувствую в ней нервное желание, но я помню выражение страха на ее лице, и мои руки сжимаются на ее талии, когда я мягко отстраняю ее от себя, прерываю поцелуй и тоже отступаю назад. Это не то, для чего я здесь. И независимо от того, что пытается придумать мой разум, я не могу это рационализировать.
— Это не то, что я имел в виду, — мягко говорю я ей. — Я имел в виду, что нам придется подделать кровь на простынях, чтобы не возникло подозрений, прежде чем мы сможем отойти на приличное расстояние от этого места. Вот и все. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом сегодня вечером, Елена. Я даже не собираюсь спать с тобой в одной постели, так что нет никаких шансов на искушение.
К моему крайнему удивлению, я не вижу облегчения на ее лице. Вместо этого на ее лице появляется выражение обиды, и я вижу, как она почти замыкается в себе, ее губы поджимаются, когда она смотрит на меня, руки обхватывают талию.
— Это из-за меня? — Спрашивает она, и в ее голосе снова появляется легкая дрожь. — Потому что поцелуй был слишком неуклюжим? Я могу попробовать еще раз. Я просто… я никогда никого раньше не целовала. И меня не целовали.
Волна вины, которая угрожает утопить меня, захлестывает меня, пропитывая собой.
Я знаю, что следующая мысль, которая приходит мне в голову, не та, которая должна была прийти мне в голову. Я знаю, что это не поможет делу. Я знаю, что рационализирую то, чего не может быть.
— Тогда попробуем еще раз.
Я не могу допустить, чтобы это был ее первый поцелуй. Вот и все. Кто знает, кто будет следующим? Она заслуживает, чтобы все было хорошо после всего, что с ней случилось. Один хороший первый поцелуй.
Я подхожу к ней ближе. В прохладной тишине комнаты я чувствую исходящий от нее сладкий цветочный аромат, смешанный с теплым, мягким ароматом ее кожи. У меня пересыхает во рту, болит в груди, когда я снова обнимаю ее за талию одной рукой, на этот раз нежнее, притягивая к себе. Ее тело становится мягким рядом с моим, она прижимается ко мне, ее груди соприкасаются с моей грудью, бедра к бедрам. Мой член пульсирует, напрягаясь, и я снова удивляюсь, как меня может так чертовски возбуждать женщина, к которой я едва прикоснулся. Едва поцеловал. Я не чувствовал себя так с тех пор, как…
Я провожу рукой по ее подбородку, мой большой палец касается ее нижней губы, скулы, моя рука обхватывает ее затылок. Ее волосы струятся, как шелк, сквозь мои пальцы, и в тишине комнаты, нарушаемой только ее учащенным дыханием и моим, клянусь, я слышу стук собственного сердца.
Или ее.