Дикий восторг (ЛП)

У меня так и не появился шанс набраться смелости, чтобы выплеснуть всю свою злость ему в лицо. Я чувствую, как эта злость копится в моем животе, словно все еще теплые тлеющие угольки негодования. Но затем приезжает моя мама. Однажды я захожу в дом и вижу, как тетя Бет с мамой пьют чай и обсуждают мое будущее. Конечно, они спрашивают мое мнение. И я говорю, что хочу уехать. Огайо — идеальное место, чтобы начать все сначала. Любое место, где никто меня не знает — идеально, чтобы начать все сначала. Любое место, где нет Безымянного.

Это сон, но он больше похож на мою жизнь. Она не совсем точно воспроизведена: цвета слишком яркие, а лица размытые. Но это именно то, что произошло.

Я просыпаюсь в белоснежной, больничной палате. Просыпаюсь с осознанием того, что сбежала, как маленький трус.

Я совсем не изменилась.

Я в безопасности. Мой счетчик в безопасности. Три года, двадцать пять недель, шесть дней. Я по-прежнему в безопасности.

Но я совсем не изменилась.

Айсис Блейк из Носплейнс, штат Огайо, все та же толстая, трусливая, четырнадцатилетняя девочка, свернувшаяся в душе. Только немного старше. Немного легче. И немного глупее.

Везде темно, наверное, середина ночи. Я встаю с больничной кровати и натягиваю куртку. Выйти зимой на улицу в Огайо похоже на самоубийство — полнейшее безумие, но я все равно это делаю. Терпеть не могу эту крохотную комнату. Она пытается задушить меня всеми своими гудками и улыбающимися постерами детей, которым делают вакцину против гриппа. Кто улыбается, когда видит иглу длинной в пять дюймов?! Психи, вот кто.

Я пообещала Наоми, что не воспользуюсь окном, чтобы проникнуть в детское отделение. Но в последний раз, когда я проверяла: коридор определенно не являлся окном, а коридор ведет прямо в детское отделение. Я просто никогда им не пользуюсь, потому что он рядом с комнатой Софии, и это единственное место, где Наоми будет искать меня, если увидит, что я отсутствую в кровати. Я кладу подушки под одеяла на своей койке, вытаскиваю из-под матраса четыре оставшиеся упаковки желе, которые накопила, и выскальзываю за дверь. В коридорах тихо. Я приспосабливаю стаканчики с желе, засунув их в свой бюстгальтер. Останавливаюсь, чтобы полюбоваться своей немаленькой, разноцветной грудью и чувствую одинокую слезинку, вытекающую из глаза. Красивая.

Но вернемся к делу. У меня есть немного желатина, который нужно засунуть в горла нескольких детишек. Мне только нужно попасть за угол и я…

Шиплю и прижимаюсь к стене. Мимо проходит группа интернов, которые несут кофе. Я быстро подавляю порыв стать радикальной. Безусловно, я хочу скользить за ними по полу в своих тапочках, как Джеймс Бонд, тихо и плавно, но я также хочу увидеть детей. Слишком многое зависит от этого. Поэтому я, как прихрамывающий, первоклассный обычный шпион крадусь за ними, делая при этом пируэты.

И именно тогда я слышу это. Такой звук, словно где-то вдалеке умирает кот, но когда я все ближе и ближе подхожу к детскому отделению, понимаю, что это человек. Кто-то кричит, будто его разрывают на части. В пустом коридоре это звучит невероятно жутко, и я начинаю думать, что, возможно, моя жизнь превратилась в фильм ужасов, и девочка с длинными, черными волосами увеличит мой телефонный счет, поскольку позвонит мне сказать, что я умру через семь дней, но затем позади меня раздается шарканье шагов, и я прячусь за каталкой. Наоми и несколько медсестер, задыхаясь, торопятся на крик.

— Кто забыл проверить ее показатели? — спрашивает одна из медсестер.

— Никто не забыл. Фенвол сказал полностью игнорировать изменение, — пыхтит Наоми. — Но вместо этого кто-то обязан был дать ей Паксил[8]. Триша?

— Это не я! — настойчиво утверждает Триша. Первая медсестра вздыхает.

— Господи, Триша, опять…

— Вы знаете, как сложно ее убедить принять таблетки? Когда она такая? — шипит Триша.

— Ты хотя бы позвонила ему?

— Конечно! Он единственный, кто может ее успокоить…

Они пробегают мимо и оказываются вне пределов моей слышимости. Должно быть, они говорили о другой Софии. Льстивая, которую я знаю, всегда слушает медсестер. Они ее любят. Она точно никогда не отказывалась принимать лекарства.

Я медленно подхожу ближе к двери, из которой доносится крик. Медсестры закрыли ее, но сквозь стены все слышно.

— Почему ей разрешили уйти? — раздается крик. — Почему ей разрешили, а мне нет? Я хочу уйти! Отпусти меня! Не трогай меня! Убери от меня свои руки, грязная сука!

Я узнаю этот голос. София. Но это не может быть правдой. София не может так грубо и жестоко разговаривать…

— Я ненавижу ее, я ненавижу всех вас! Я чертовски ненавижу тебя! Отойди от меня! Оставь меня в покое!