Диккенс

В 1831 году роман с Марией вроде бы развивался, все было неплохо, Чарлз продолжал дружить с Колле и Миттоном, нашел нового друга, журналиста Томаса Берда, щедрого, восторженного; театры, холостяцкие вечеринки, музыкальные вечера у Биднеллов. В начале года его неофициально взяли к отцу и дяде в штат «Парламентского зеркала»; лорд Рассел 1 марта внес проект реформы в палату общин, обсуждение длилось больше года: предлагалось ликвидировать 60 (меньше половины) «гнилых местечек» и чуть-чуть увеличить представительство городов, но тори и против этого возражали. Вскоре Чарлза приняли в штат: его ценили за изумительную быстроту в расшифровке стенограмм. В 1865 году он вспоминал, выступая в Газетном фонде: «Мне часто приходилось переписывать для типографии по своим стенографическим записям важные речи государственных деятелей — а это требовало строжайшей точности, одна-единственная ошибка могла серьезно скомпрометировать столь юного репортера, — держа бумагу на ладони, при свете тусклого фонаря, в почтовой карете четверкой, которая неслась по диким пустынным местам с поразительной по тем временам скоростью — пятнадцать миль в час… Я протер себе колени, столько я писал, положив на них бумагу, когда сидел в заднем ряду старой галереи старой Палаты Общин, я протер себе подошвы, столько я писал, стоя в каком-то нелепом закутке в старой Палате Лордов, куда нас загоняли как овец…»

Обе палаты уважения в нем не вызывали: «скопление шума и беспорядка, хуже, чем на рынке рогатого скота в Смитфилде». Там, однако, были яркие люди, с которыми он познакомится позже — Уильям Коббет, ирландский лидер Даниэль О’Коннелл, Эдвард Стэнли, впоследствии четырнадцатый граф Дерби, премьер-министр в 1850-х лорд Джон Рассел. Но если Диккенс в юности что-то и думал о них, свидетельств тому не осталось.

Парламент заседал и днем, и поздно вечером: в такие дни было не попасть к Биднеллам, единственное, что Чарлз мог себе позволить, — утро просидеть в Британском музее. Когда парламентских сессий не было, он искал приработка в суде. (Отец вторично объявил себя несостоятельным должником, но на сей раз его не посадили.) Почему Чарли не попытался пойти в актеры, как хотел, — непонятно: то ли опасался неудачи, то ли боялся, что Биднеллам это совсем не понравится. Но он им и так не нравился, и в 1832 году они отослали Марию в Париж «для завершения образования»: переписка между ней и Чарли в тот период, вероятно, существовала, но не сохранилась. В марте Чарлза приняли парламентским репортером в штат радикальной газеты «Тру сан», при этом он продолжал стенографировать для «Зеркала». Реформаторы собирали митинги, шантажировали короля отказом платить налоги, и 7 июня 1832 года билль о реформе вступил в силу. Уничтожили 56 «гнилых местечек», 146 мест передали городам, графствам и регионам — Шотландии, Ирландии и Уэльсу; избирателями стали собственники и арендаторы земли или жилья с доходом не меньше 10 фунтов в год в городах — собственники и арендаторы домов с тем же годовым доходом, правда, еще надо было жить на одном месте не менее пяти лет; количество избирателей возросло на треть.

Еще до этого, в марте, Чарли все-таки решился и написал директору театра Ковент-Гарден, прося о прослушивании. Фанни (она к тому времени стала преподавателем музыки) готовилась вместе с ним — будет аккомпанировать. «Но в назначенный день я свалился с ужасной простудой и воспалением лица, — кстати, тогда-то и начались эти боли в ухе, от которых я страдаю до сих пор. Я написал им об этом, добавив, что обращусь к ним в следующем сезоне». Это похоже на нервное заболевание — от страха…

Потом, как Диккенс сказал Форстеру, к мысли стать актером он больше не возвращался, так как стал зарабатывать пером, а на сцену хотел только ради денег. Не очень верится. Из письма коллеге Э. Бульвер-Литтону, 1851 год: «Характерные роли (в силу уж и не знаю каких диковинных причин) доставляют мне наслаждение до того пленительное, что я остро, не могу даже выразить как остро, переживаю чувство утраты, возникающее во мне от потери возможности так чудесно позабавиться всякий раз, когда я теряю шанс стать кем-то другим, иметь другой голос и т. д., словом, стать человеком совсем непохожим на меня самого…» Уильям Макриди, тогдашний великий актер, с которым Чарли позже познакомится, писал, впервые его услыхав: «Он читает как опытный актер». Но, кажется, Чарлзу еще больше хотелось быть режиссером, и он тотчас после неудачи организовал любительский театр у себя дома (он жил в тот период с родителями на Бентинк-стрит, 18). Летом «Тру сан» обанкротилась, зато к зиме Чарлза взяли в штат «Зеркала», и еще он подрабатывал помощником депутата-вига Чарлза Теннисона. Вернулась Мария и 11 февраля 1833 года пришла к нему на день рождения. Он ждал от этого вечера многого.