Читаем Диккенс полностью

Перед его отъездом в Италию Брэдбери и Эванс подали идею нового журнала в стиле «Альманаха Бентли». Диккенс воспринял ее без восторга, опасаясь быть загруженным работой. Но теперь он был готов ввязаться в предприятие, которое поглотило бы его целиком, — издание новой ежедневной газеты левых, «Дейли ньюс». «Колокола» разбудили своим звоном всех радикалов и либералов, и Диккенс чувствовал, что попал в струю политической борьбы; при всем при том он, надо полагать, не представлял себе, какая адова работа — быть главным редактором ежедневной газеты. Или не хотел этого представлять. Не обращая внимания на предостережения друзей — в частности, умеренного Макреди, — как он пренебрег советами проводников на вершине Везувия, он очертя голову ринулся в эту авантюру, с трудом закончив свою третью рождественскую повесть — «Сверчок за очагом». Финансируемая своими издателями и строителями железной дороги, которым требовался таран, чтобы пробить брешь в антипромышленной политике тори, «Дейли ньюс» появилась на свет в январе 1846 года, через три месяца после шестого ребенка Диккенса — Альфреда. Диккенс напечатал в ней письма о своем путешествии в Италию, статью о «Школах для нищих» и еще одну, очень острую, в которой твердо выступал против смертной казни. Но после семнадцати выпусков он ушел с поста главного редактора, который достался Форстеру.

Слишком тяжелы оказались узы, связывавшие газету с промышленным лобби? Или его попросту настигла реальность, а вместе с ней — жизненная потребность писать? «Сегодня утром я обдумывал разные планы, — писал он Форстеру, — хочу уйти из газеты и снова уехать за границу, чтобы написать новый роман». Перед ним вырос новый Везувий: потребность приняться за свою настоящую

работу — работу романиста. Из этого нелегкого восхождения родится «Торговый дом «Домби и сын».

Диккенс охотно вернулся бы в Геную, но Кэт отказалась наотрез: и речи не могло быть о том, чтобы она вновь делила мужа с Аугустой Деларю. После некоторых колебаний супруги пришли к согласию по поводу Швейцарии, конкретнее — Лозанны, куда и переехали вместе с детьми в июне 1846 года. Нарядная вилла «Розмон» на берегах Женевского озера походила на кукольный домик, особенно в сравнении с пышным и огромным Паллавичино делле Пескьере, но там было достаточно комнат, чтобы разместить всё семейство и даже пару гостей. Когда несколько дней спустя доставили чемодан с книгами, Диккенс вытащил одну наугад — «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» Лоренса Стерна — и наткнулся на такой отрывок, в котором увидел предзнаменование: «В какое произведение обещает всё это вылиться! Давайте, однако, начнем»[33].

После «Мартина Чезлвита» он написал только «Рождественские повести»; каковы бы ни были их достоинства, Диккенс знал в глубине души, что его гению, чтобы развернуться в полную силу, нужен только роман, путешествие, в которое он увлекает читателей и персонажей. Однако «Домби» рождался в муках, в частности, потому, что Диккенс одновременно взял на себя обязательство закончить до зимы четвертую рождественскую повесть. Времена, когда он мог сражаться на два фронта, работая над «Пиквиком» и «Твистом», а затем «Твистом» и «Никльби», давно прошли. К тридцати четырем годам, всего за восемь лет, он написал больше строк, чем большинство прочих писателей к концу карьеры; замедление этого необыкновенного творческого потока, который он надеялся ускорить, устроив себе американские и итальянские «каникулы», было не временным явлением, а неизбежным результатом его «расточительства».



Иллюстрация к роману «Торговый дом «Домби и сын».

Гравюра X. И. Брауна (Физа)


Однако замедление было не упадком, а реорганизацией. Необходимость отныне понуждала Диккенса проводить более тщательную подготовительную работу. Если раньше он полагался на свои почти неограниченные способности к импровизации, особенно когда выпуск оказывался чересчур коротким, теперь он будет планировать каждую новую главу с большим тщанием и не окунется в роман, зажмурившись, не определив четко его тему и общий замысел. В общем, кризис, через который он только что прошел, оказался ему на пользу: большинство критиков сегодня считают, что в «Домби» Диккенс достиг творческой зрелости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей: Малая серия

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза