Диктатура сволочи

Современное общество — с очень грубой приблизительностью — можно разделить на три основные группы: интеллигенцию, пролетариат и крестьянство. Из этой схемы выпадает пресловутая буржуазия. Но практически каждый «интеллигентный человек» является буржуем и каждый буржуй — «интеллигентным человеком». Каждый представитель буржуазии имеет образование и каждый представитель интеллигенции имеет какие-то акции и прочее. Количество «буржуев», живущих исключительно на стрижку купонов, измеряется, вероятно, какими-то сотыми долями процента, да и те относятся все-таки к «образованному классу». Революция — каждая революция — направлена прежде всего вот против этих эксплуататоров — против верхушки старого общества, против владельцев акций, дипломов, знаний и талантов. Их грабят. Но их никогда не удается ограбить совсем. Над ними ставят политических комиссаров, но никакой политический комиссар никогда не сможет проконтролировать деятельность врача, инженера, агронома, юриста, ученого и прочих. Во-первых, потому, что для этого политические контролеры сами должны были бы быть врачами, инженерами и прочим; во-вторых, потому, что умственный труд вообще почти не поддается никакому контролю. Верхушечные слои общества всегда успевают кое-что припрятать от грабежа, всегда ухитряются ускользнуть от контроля и всегда имеют возможность поставить себя в положение людей, которых заменить некем.

Пролетариат всех этих возможностей лишен начисто. Бриллиантов у него нет и спрятать от грабежа ему нечего. Контроль над его работой прост и примитивен: он, пролетарий, должен спуститься в шахту в 7.15 утра и должен выработать такую-то норму; если он опоздает, и если он не выработает, соответствующий погонщик пускает в ход соответствующую меру воздействия. Можно проконтролировать час явки врача в больницу, но невозможно проконтролировать его труд. Кроме того, от врача кое-что зависит, а от рабочего не зависит ровно ничего…

В померанском городе Темпельбурге, около которого я провел годы своей ссылки, был у меня знакомый дантист, — человек, страдавший недержанием убеждений, — а он в свое время был социал-демократом. И, кроме того, в свое время, был женат на еврейке. Того, что он болтал против партии и Гитлера, было достаточно, чтобы отправить в тюрьму десяток истинных пролетариев. Но — на всю округу он был единственным дантистом. Партийная верхушка Темпельбурга съела бы его живьем, но тогда — кто же будет пломбировать зубы? Д-р Карк мог принять человека вне очереди или в неурочное время, но мог и не принять, мог тянуть зуб одну десятую секунды, но мог тянуть и пять секунд. И вообще в тот момент, когда партийный пациент попадал на зубоврачебное кресло д-ра Карка, он молил Господа Бога своего об одном: о возможно более нежном обращении с воспаленным нервом своего дырявого зуба. А этот нерв попадал в полное и бесконтрольное распоряжение д-ра Карка: было умнее с д-ром Карком поддерживать самые дружественные отношения и закрывать глаза на тот факт, что, кроме положенного по закону гонорара в пить марок, д-р Карк получает еще и приношения в виде масла, яиц и прочего. Таким образом д-р Карк, представитель явно контрреволюционной интеллигенции, имел возможность кое-как избегать прижимов общереволюционной судьбы. По приблизительно такой же схеме дело развивается и в других странах, самая контрреволюционная публика страны страдает от революции меньше всего — даже и та, которой не удается сбежать за границу. Пролетариат сбежать не может, и пролетариат расхлебывает все.