Димитрий (СИ)

         Борис проявляет сострадание. Недужный Василий переведен в Пелым к тоже нездоровому брату Ивану. Апоплексический удар лишил Ивана подвижности в половине тела. Дошедшие приказные бумаги показывают, что братья жили скромно, не нуждаясь: ежедневно каждый имел на обед два-три блюда из мяса, рыбы; к столу подавался белый хлеб. У надсмотрщика было 90 серебряных рублей на кармане для дополнительных расходов. Зять Романовых – кравчий Иван Иванович Годунов ходатайствовал за затворников. Они страдали лишенные обстоятельств прежней лучшей жизни, томились, вырванные из привычной столичной среды.

         Из двоих больных Василий скончался первым. Его не стало в середине февраля 1602 года.

         Александр и Михайло Романовы ненадолго пережили Василия. Александра схоронили в Луде, Михайла – в семи верстах от Чердыня, близ села Ныроба. На могиле Михайла принялись два кедра. В Ныробской же церкви  долго показывали тяжкие оковы  страдальца. Еще при Алексее Михайловиче бывшие ныробские  дети, тогда уже старцы, вспоминали, как играли незлобивому узнику на свирелях, приносили и подавали в щели узилища еду и питие.

         Наказание Романовых продолжалось меньше года, и вот из пятерых братьев трое не выдержали. В марте 1602 года Борис указывает Ивану Романову ехать служить в Уфу. Оттуда он скоро переводится в Нижний Новгород, наконец, вместе с племянником князем Иваном Черкасским, в Москву. Сицкие прощены и отправлены воеводствовать в Низовские городки. Княгине  Марфе Никитичне Черкасской, овдовевшей на Белоозере, предписано проживать с невесткою, сестрою и детьми Федора Никитича (Филарета) в родовой отчине – в Юрьевском уезде, в селе Клин. Именно в Клину семилетний отрок Михаил Федорович Романов и услышал в апреле 1605 года  приглушенную отраду разговора взрослых, от проезжего человека прознавших кончину Годунова.

         Более непосредственным и независимым характером обладал Филарет. Ревностный в церковной службе он  и по значительному  денежному вкладу в монастырь и по знатности рода способен был легко делать карьеру. Монах – иеромонах – архимандрит, он отбросил посох и заплясал, узнав о смерти своего, братьев с друзьями и семьями мучителя. Слезы благодарности каре Всевышнего струились по седеющей бороде и усам.  Филарет мял присланную из Московского патриархата грамоту о молении за беспорочную и праведную душу новопреставленного царя и прикидывал, думал.

         Коли  угрожающий Москве Димитрий – лжец, а Борис мертв, щенок его не в счет, Мстиславский в отказе, следующим царем  быть Василию Шуйскому. Тому два царя запрещали жениться, краткий брак с Репниной не дал приплода. Значит, случись, что с Шуйским, а время стояло, ой, какое! – всходить новым царем Михаилу Федоровичу Романову. Михаил отставал в развитии, был прост и глуп, подобно Феодор у Иоанновичу. Только России к дуракам во власти не привыкать. Судьба улыбалась Филарету повторить советчика Годунова при сыне Михаиле. Один научал дурака Феодора, он – родную кровь. Последнее благороднее. Без грязи выдачи сестры за идиота. Без  шитых белыми нитками ухищрений нарекать младенцев то Феодором, то Феодосией, других смешных. Недостойных государя подлостей.

         Со смертью Годунова одной ступенькой к власти для Филарета сделалось меньше. Устранение Бориса подрывало позиции его креатуры – патриарха Иова. Неудачи войны с Димитрием складывали в умах верующих, а таковыми были все в России, убеждение, что претендента ведет Господь или наоборот. Без сомнения, силы мистические. Им мирянам не противостоять. Победив, Димитрий неизбежно захочет послушного патриарха, не Иова. Фигура Димитрия, при достоинствах, сомнительна. Не всякий иерей возьмется смело поддержать его. Чересчур риск велик: халиф может оказаться на час. И тогда вакансия патриарха откроется для отчаянных, для умеющих Годуновщину ненавидеть, для на себе испытавших коварную уветливость его всепрощающих ежовых рукавиц.  Уверенный в своих силах, Сийский архимандрит торжествовал. Первым его шагом было собрать и оповестить монастырскую братию не молиться особой застольной молитвой за Годунова, как тот наказывал, рассчитывая внушить покорность своему

неприродному

царствию. Что же касается мутной души Борьки, то монастырская обедня была архимандритом с праздничной пышностью отпета.