Димитрий

Нет, не только. Мы здесь находимся ради всей этой истории, отчасти смыкающейся, отчасти перекликающейся с моей историей (пишет Димитрий); ради всей этой безумной истории и всех этих безудержных персонажей, о которых, сударыня, вы, вероятно, не слыхивали; ради всего этого я, Димитрий, магической силой своей божественной прозы и привел вас в замок Грипсгольм, где мы стояли и стояли с моим

Эриком перед портретом Эрика Четырнадцатого, свободного человека в мире господ и рабов, поступавшего так, как хотел, женившегося на ком хотел, возвышавшего и унижавшего кого хотел унизить, возвысить. Мир этого не терпит. Сперва Эрик заключил своего сводного брата Юхана в этот замок Грипсгольм, вместе с его, Юхана, женой, Катериною Ягеллонкой, сестрой польского короля Сигизмунда Второго Августа и матерью, соответственно, Сигизмунда Третьего, с которым так непросто складывались мои отношения (вздыхая пишет Димитрий); потом, когда Юхан (будущий Юхан Третий) с другим своим братом Карлом (будущим Карлом Девятом) свергли, наконец, нашего любимого Эрика, объявив его окончательно сумасшедшим (будто бы он стал не сам у собя своею персоною,

как прелестно писал моему батюшке Иоанну Террибилису его посол в шведской державе) — когда, следовательно, его сводные братья (будущий Юхан Третий, будущий Карл Девятый) в конце концов свергли его, Эрика, ему, Эрику, свободному, ученому, чуть-чуть сумасшедшему, тоже пришлось посидеть в этом замке Грипсгольм вместе со своей возлюбленной, теперь уже женою и королевой Карин Монсдоттер, героиней финского народа и шведских легенд, дочерью простого солдата, и вместе со всеми их детьми, из которых для нас с тобою (говорил мне, помнится, Эрик) важен старший сын Густав (мой, как ты утверждаешь, батюшка), законный наследник шведского престола, будущий жених Ксении Годуновой, ради которого, не правда ли, мы сюда и приехали.

***

Да нет же, не только. Сам Эрик Четырнадцатый восхищает меня. Вольные люди всегда меня восхищают. Мечтатели и мыслители, философы, фантазеры, любовники, безумцы и поэты всегда волнуют воображение мое. Его, случается, сравнивают с моим батюшкой Иоанном Террибилисом. Какое-то сходство есть, но и какие различия, Эрик (говорил я Эрику, пишет Димитрий). Во-первых, он дал себя свергнуть (чего мы братьям его не простим никогда, во всю длину вечности), а мой-то батюшка, Иоаннус Чудовищный, если и оставались у него недоистребленные родственники, претенденты на московский престол, так он их очень постарался, и преуспел в этом, казнить, отравить, удушить, по примеру своей матушки, моей, соответственно, бабушки Елены Глинской, всячески изничтожавшей, бедной вдовицею, братьев своего покойного мужа, Василия Третьего, моего дедушки (с отвращением пишет Димитрий), чтобы они, не приведи бог и дьявол, не посягнули на трон тогда еще малолетнего монстра, монстрика, будущего моего батюшки, в ту пору еще забавлявшегося бросанием котят и кошек с высокого крыльца в Коломенском (так они сладостно пищали, подыхая: чистое наслаждение, не омраченное ничем удовольствие).

***