Динамика бессознательного

[620] Наука до сих пор не преуспела в попытках разгадать жизнь – будь то в органической материи или в таинственных последовательностях мыслительных образов; в результате мы по-прежнему норовим отыскать «живую сущность», бытие которой приходится выводить вне рамок непосредственного опыта. Всякий, знакомый с пропастями физиологии, приходит в смятение при мысли о них, а у всякого, причастного к изучению души, становится тяжело на сердце при мысли о том, удастся ли хоть когда-нибудь «познать» что-либо в этом «отражении».

[621] С этой точки зрения стоило бы отказаться от всякой надежды на выяснение чего-либо существенного о том, что скрывается за изменчивым понятием «дух». Ясно, как кажется, только одно: «живая сущность» есть квинтэссенция жизни в теле, а «дух» есть квинтэссенция жизни в душе; недаром ведь понятие духа смешивается с понятием души. При таком рассмотрении «дух» обитает в той же запредельной (nebelhaften) реальности, что и «живая сущность». А сомнения по поводу того, разделимы ли на самом деле душа и тело, можно распространить и на мнимый контраст между «духом» и «живой сущностью». Не исключено, что и они – одно и то же.

[622] Насколько необходимы все эти возвышенные понятия? Неужели мы не готовы довольствоваться и без того уже достаточно таинственным противоречием между душой и телом? С естественно-научной точки зрения нам следовало бы остановиться. Но существует другая точка зрения, удовлетворяющая научной этике, и она не просто позволяет, но буквально требует, чтобы мы шли дальше и пересекли границу, которая кажется непреодолимой. Эта точка зрения – психологическая

.

[623] До сих пор я опирался в своих рассуждениях на реалистическую точку зрения естественно-научного мышления, не подвергая сомнению собственный выбор. Но, чтобы вкратце пояснить, что понимается под психологической точкой зрения, мне придется показать обоснованность сомнений относительно бесспорной ценности реалистической точки зрения. Возьмем в качестве примера то, что обыденный разум признает наиболее реальным из всего, то есть материю. Относительно природы материи у нас имеются лишь наисмутнейшие теоретические догадки, которые суть не что иное, как образы, созданные нашим разумом. Движения волн или солнечное излучение, улавливаемые моим зрением, восприятие переводит в ощущение света. Именно психическое, благодаря своему запасу образов, придает миру цвета и звуки; такова предельно реальная и предельно рациональная «действительность» в своей простейшей форме, то есть чрезвычайно сложно организованная структура мысленных образов. Следовательно, нет смысла говорить о том, будто что-либо воспринимается непосредственно, поскольку все равно вмешивается психическое. Все им опосредуется, переводится, фильтруется, получает аллегорическую форму, искажается и даже фальсифицируется. Мы настолько глубоко погружены в пелену бесконечно изменчивых и непостоянных образов, что хочется воскликнуть вместе со знаменитым скептиком[501]: «Нет ничего абсолютно истинного, даже сказанное не совсем верно». Пелена вокруг нас столь густа и обманчива, что мы вынуждены изобретать точные науки, дабы уловить хотя бы проблеск так называемой «реальной» природы мироздания. Конечно, наивному разуму этот избыточно яркий мир вовсе не кажется туманным, но, если окунуться в душу первобытного человека и сопоставить его образ мира с образом у человека цивилизованного, наивный разум, возможно, осознает, в каких плотных сумерках мы по-прежнему живем.

[624] Все, что мы знаем о мире, как и все, что мы непосредственно ведаем о себе, суть элементы сознания, приходящие к нам из отдаленных и непредставимых источников. Я не оспариваю ни относительную ценность реалистической точки зрения, esse in re, ни ценность идеалистической точки зрения, esse in intellectu solo

, но мне хотелось бы объединить эти крайние противоположности через esse in anima[502], то есть посредством психологической точки зрения. Непосредственно мы живем исключительно в мире образов.