Динка

Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:

— Макака! Макака!

Глава двадцать третья

НАШЛАСЬ!

— Лень… Лень… — слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.

Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.

— Кто тебя? — грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. — Кто тебя? Кто? — безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.

— Шар-ма-анщик, — опускаясь на землю, всхлипывает Динка.

— Шарманщик?! — не понимая, переспрашивает Ленька.

Динка кивает головой:

— Я целый день пела… Мы всё ходили, ходили… У меня уже… весь голос… вышел… Нам денежки давали… в шапку… много… Я хотела тебе… а он… не дал! — безутешно плача рассказывает она.

— Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вырясу! — грозит кулаком Ленька.

— Не-ет, — тоскливо тянет Динка, — с него нельзя… душу… он старый…

— Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! — гневно вскидывает головой Ленька.

— Старых… нельзя… обижать… — безнадежно плачет Динка.

— А что же, цацкаться-с ними? — кричит Ленька.

— Цацкаться… — тянет Динка.

— Ну нет! — сжимая зубы, говорит Ленька. — Я с него спрошу… Не денег спрошу, а вот за этот рев твой… Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! — снова закипает гневом Ленька, — Вставай, говорю!

— Я не могу… у меня ножки болят. Я ничего не ела… с утра… — еще горше плачет Динка.

— С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! — пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. — Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?

— Дойду…

— Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! — предлагает Ленька. — На каких закорках?

— Ну, на спине, что ли… Понесть?

— Не-ет… я сама пойду! — ухватившись за его руку, подымается Динка.

Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:

— Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!

Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:

— Не надо, Лень… Он и так… чуть… не умер…

— Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать — по всем дачам девчонку протаскал!

— Я сама… таскалась… и он тоже… таскался… с шарманкой… уточняет Динка.

Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утёс, И Ленька пугается:

Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!

— И хлеба… — просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.

— Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! — кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.

Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед…

Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.

— Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь… Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!

Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и, только изредка прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.

А Ленька рассказывается про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:

— А теперь закрой глаза… Сейчас увидишь, какой подарок на мне!

Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.

— Теперь гляди! — гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде, — Спереди гляди и сзади гляди, — поворачиваясь, говорит он. — А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?

— Видала. А это Степан сам тебе сшил? — спрашивает Динка.

— Да нет! Это с него пинжак. Он свой мне подарил, понимаешь? Динка кивает головой.

— Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! — говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.

— Ну вот! — радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: — А еще что покажу, так ахнешь! — Он разжимает кулак и показывает Динке новенький, блестящий полтинник.

— Это рубль, Лень? — спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.

— Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй? А хочешь — и совсем возьми! — великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.

— Нет, — ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. — Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, — тихо вздыхает она и, подперев pукой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.

— Мне много давали, а он все взял себе, — жалуется она. — Ясно — себе. Ведь это если бы ты с ребятами пошла, так те по-честному делятся. А на взрослых какая надежда? Еще если политический, так тот чужого гроша не возьмет, скорей свое отдаст. А у шарманщика какая политика? Одна труха… серьезно объясняет Ленька.

Динка возвращается домой, когда сумерки уже окутывают. Сад и беспокойство в доме переходит в отчаяние.

— Ди-на! Ди-на! — слышен неподалеку голос Кости.