Динка

— Я не то что не люблю, а просто не хотела бы иметь с ними никакого дела, потому что один раз я уже еле-еле унесла ноги из их гимназии.

— Ого! — усмехнулся капитан. — А учителя, верно, очень гнались за тобой?

— Нет, они не гнались, — махнув рукой, сказала Динка. — У них еще много осталось детей. Мне просто очень не понравилось сидеть в запертом классе и ждать звонка.

— Да-да, пожалуй… Для всех лентяев урок всегда идет очень долго! — сочувственно сказал капитан.

Его сочувствие расположило Динку, и, присев рядом на соседний стул, она начала рассказывать про гимназию:

— Вы знаете, даже сам Никич сказал, что в гимназии учатся одни белоручки! Ведь нам ничего не велят делать, и руки мы все время держим под партой, как будто они мертвые. Да еще в этом запертом классе все время разговаривает только одна учительница. И она такая эгоистка, что никому из детей не дает раскрыть рта!

— Но учительница знает больше, чем дети, — возразил капитан.

— Вовсе нет! Дети могли бы рассказать такое, что никакой учительнице не придет даже в голову! — убежденно заявила Динка.

Капитан снова засмеялся. Ленька, обрадовавшись, что Динка стала сама собой, весело кивнул головой.

— Она кого хочешь насмешит! — сказал он с гордостью и, желая оправдать в глазах капитана недавнюю дурость своей подружки, добавил: — А то ишь какой дурочкой притворилась!

— Я не притворилась… Я просто сильно запугалась, и у меня сделались куриные мозги, — пояснила Динка.

— Но почему же ты запугалась? Разве я такой страшный? — спросил капитан.

— Нет, вы оказались не страшный. Но ведь я же не знала, какие бывают капитаны… И потом, я всегда боюсь очень умных взрослых людей. Потому что в голове у меня такая суматоха… — засмеялась Динка, встряхивая своими кудрями.

— У тебя не в голове, а на голове суматоха. Вот Ленька поедет со мной в Казань и привезет тебе в подарок красивую ленту! — сказал капитан.

— Нет, не ленту, а красные сапожки. Да, Лень?.. Он привезет мне красные сапожки! — похвалилась Динка. Капитан, улыбаясь, взглянул на Леньку.

— Ну, где они еще… Это я так, подумал только… — застеснялся мальчик.

— Раз обещал, надо привезти, — сказал капитан и снова спросил Динку: — А ты не будешь скучать, когда он уедет?

— Я день и ночь буду… — вздохнула Динка и, соскочив со стула, подошла к Леньке: — Правда, Лень, мы обое будем очень скучать?

— Ничего… — сказал Ленька и, боясь, что она расстроится, стал поспешно прощаться.

— Не опаздывай. Послезавтра мы уходим, — напомнил капитан.

— Я не опоздаю! — сияя, сказал Ленька и легонько подтолкнул Динку к двери, — Попрощайся! — шепнул он ей.

Динка подошла к капитану, взяла обеими руками его руку.

— Прощайте! — сказала она. — Я еще приду проводить Леньку.

Глава шестьдесят седьмая

ГОРЬКИЕ МЫСЛИ

Домой Динка не шла, а бежала и тащила за собой Леньку. — Пойдем скорей на утес, — говорила она. — Там это все забудется…

— Что забудется? — не понимал Ленька.

— Ну, вот этот пароход… и капитан…

— А что ж капитан? Разве он тебе не понравился? — удивился мальчик.

— Нет, понравился. Но ведь он сказал, что ты с ним уедешь, — вздыхая, говорила Динка.

— Вот глупая! Так мы же сами просили! — грустно усмехался Ленька.

Его тоже пугала близкая разлука, но при мысли, что теперь он станет настоящим человеком и будет служить на большом, красивом пароходе, даже предстоящая разлука казалась ему легче. Леньку радовало, что капитан действительно оказался простым и добрым человеком.

«Стараться буду вовсю!» — с благодарностью думал мальчик, представляя себе, как мчится он на зов капитана, быстрый, ловкий, сообразительный. Нравилось ему также, что он будет есть и спать вместе с матросами. Койки у них небось тоже подвесные, как люльки… Широка, глубока Волга, плывет по ней пароход «Надежда», на пароходе служит лихой матрос Леонид Славянов — не принято там называть по имени.

«Эй, Славянов!» — станут величать Леньку матросы, и вместе с собственной фамилией получит он собственное достоинство, придет в гости к Макаке, подаст всем руку. А пока… Что ж, пока надо расставаться. Может, на неделю, а может, и на две…

Ленька бросает украдкой взгляд на идущую рядом подружку, и мечты его тускнеют. Кажется, что в ней особенного? Суматошная она девчонка, беспокойная… А брось ее — и заскучаешь! Когда б еще знать, что не ревет она, не бегает, не ищет его. А то хоть вплавь бросайся и греби назад, да и только! «Вроде няньки я ей», — с грустной усмешкой думает Ленька, ощущая в своей руке маленькую цепкую руку.

— Ты слышь, Макака… Не реви тут, как я уеду, — говорит он вздыхая.

Девочка поднимает на него глаза и молчит.

— Эх, ты, — говорит Ленька, — надсада…

Потом снова думает о капитане, о большом белом пароходе и матросском воротнике, только мысли эти короткие, не за что им зацепиться надолго; а вот та жизнь, с которой он расстается, имеет уже глубокие корни, крепко сидят эти корни в Ленькиной душе, глубоко вросли в нее.