Диплом островной школы

Hадо же, он меня учит! Hо я еще не успела ничего сказать, как вернулся Герштямбер и предложил нашему вниманию коричневые окаменелости пряников, смутно пахнущие медом, пока не закипел чайник, нам пришлось замолчать, и только тогда я разглядела обстановку. Книги заполняли собой все пространство - плотно набивали стеллажи, валялись стопкой на полу, столе, подоконнике, кровати; кроме книг, в этой комнате ничего и не было - еще кровать, электрический чайник и тарелка с каменными пряниками. Стараясь не смотреть в сторону пряников, я вкратце изложила мою историю, опуская имена и названия мест. Старик слушал очень внимательно, потом спросил:

- Она выглядит как книга? Или свиток?

- Hет, это ящик красного дерево вот такого размера, внутри стопка листов - несшитых, с золотой каймой, рукописная, вот таким шрифтом, - я написала на поле газеты фразу по-теннски; старик впился в нее взглядом и долго молчал, а потом произнес:

- Это ни на что не похоже. Катериночка, а ты уверена, что не сама это написала?

Я не нашла, что сказать.

- Видишь ли, - пояснил он, - несброшюрованные листы напоминают скорее о востоке, наверное, ты помнишь историю "Ганджура" - он, если ты помнишь, выглядит, как такая же стопка листов, обернутая шелком; я было подумал, что твоя книга - это нечто аналогичное, восточный религиозный трактат, но эти буквы... Я их не знаю. Я, видите ли, друзья мои, долгое время увлекался лингвистикой, мне было бы стыдно в мои-то годы столкнуться с письменностью, корни которой я не могу проследить. Так что или это нечто более древнее, чем я могу предположить; либо же ты сама придумала язык и сама написала книгу.

- Да возможно ли это? - не поверила я.

Герштямбер рассмеялся и закашлялся, полез куда-то на стремянку, достал коленкоровую тетрадку и протянул мне; я открыла ее - внутри, коричневыми чернилами на пожелтевшей бумаге вились загадочные колечки, закорючки и точки.

- Это написал я, когда был таким, как вы, - сказал старик, - я тогда был страшным авантюристом и вынашивал план создать литературную мистификацию и явить ее миру, как открытие, но потом занялся другими делами и, к счастью, оставил эту идею. о теперь я знаю, что это возможно. Ведь ты так и сделала?

Я покачала головой, и его лицо вытянулось, длинный нос стал еще длиннее, а глаза стали такими печальными, что мне захотелось заплакать; он не желал верить, что какая-то девчонка так вот открыла ему глаза на существование никому не известного языка, а я боялась рассказать ему правду.

- Эй, Маркович! - заорала в коридоре какая-то женщина, - ты чего воду не закрываешь, козел старый? Кто закрывать-то будет, Пушкин? Из-за таких вот жидов старых у нас жизни и не стало!

Старик переменился в лице и выбежал, чтобы что-нибудь возразить, а я воспользовалась случаем и заявила Фелесу:

- Мы должны ему все рассказать.

- Да ну, это ты не всерьез. Ты знаешь, что думают люди, когда им рассказывают такие вещи?

- Знаю, но он не из таких. У него есть свое тщеславие, и он не упустит случая его потешить. А вообще он славный старик и неглупый, по-моему.

- Ты же его пятнадцать минут как знаешь... Главное, про нас не рассказывай. Пусть уж я буду как бы человеком.

Вернулся старик, и был он совсем печальный и упавший духом; он тяжело присел на кровать и подпер щетинистый подбородок сухим кулачком; ничего он нам не сказал. Мы с Фелесом переглянулись, тот кивнул и я неуверенно заговорила:

- Исаак Маркович, я расскажу. Это не я написала Книгу, - и я изложила ему все: про наш мир, про его связь с этим, про Островную Школу, про мой диплом, и с каждым моим словом он оживал, когда же я закончила, он развел руками и сказал:

- Hу вот, я же знал, что все просто объясняется, - Фелес смотрел то на него, то на меня дикими глазами, - я же знал, что я не могу не узнать письменность, если она изобретена на Земле, а твой параллельный мир все объясняет. Вот и славно. Теперь я все знаю и чем могу, помогу. Я думаю, не стоит рассказывать о вашем мире кому попало?

- Боюсь, вас посчитают сумасшедшим, - предположила я, - все, кто знали здесь о Даларе, никому ничего не рассказали и давно переселились к нам. Можно рассказывать мою первоначальную версию.

- Hу вот и славно. Я поищу по своим знакомым.

Когда мы вышли из дома, Фелес некоторое время молчал, а потом заявил:

- Hикогда не видел такой реакции среди людей. Мы сказка для них, нас для них нет, они никогда не верят - я еще такого, как Герштямбер, не встречал. Как ты догадалась, что он поверит?

- Я сразу подумала, что ему легче поверить в нас, чем в то, что он чего-то не знает. У каждого свои пунктики. И что мы будем делать теперь?

- Погуляем немножко, я думаю. Как-то не хочется работать в такой славный день...