Дирижабль

– Федя, стой, не отключайся. Дай мне минутку. Если ты не станешь писать, тебе придется вернуть аванс. А денег у тебя нет. И гонорар ты не получишь. Думаешь, Панибратов простит тебе долг?

«Как это скучно», – подумал Фёдор.

– И еще, – добавил Карцев. – Тебе придется освободить квартиру. Я ведь пустил тебя туда не жить, а работать.

«Скучно, мерзко и тошно».

– Освобожу, – сказал Фёдор. – Хоть сейчас. Приезжай за ключами.

– Стой! Не пори горячку. Сейчас ты на взводе. Остынь и подумай, ладно? Я тебя прямо сейчас не выгоняю. Давай созвонимся. Например, завтра. Только, пожалуйста, не делай никаких глупостей. Ты правда не пил?

– Правда.

– А где ты пропадал?

– В какой-то пизде, – сказал Фёдор.

Он нажал отбой. Придавил иконку пальцем, будто мерзкого жука. Экран треснул сильнее. Маленький осколок стекла впился в подушечку. Фёдор вытащил его зубами и выплюнул. Слизал каплю крови, поднялся с колен и вышел из квартиры, оставив смартфон валяться на полу.

Рюмочная оказалась закрыта, дверь была заклеена полоской бумаги, с бледно-голубой печатью и витиеватой подписью. На ступеньках темнели засохшие бурые кляксы. Мимо шаркал плешивый забулдыга в старом пальто.

– Ушла эпоха, – сказал он. – А тут недалеко есть не хуже. Только рыбой воняет. Но это ничего. Показать?

Фёдор дал ему тысячу. Забулдыга сцапал ее маленькой, будто обезьяньей, ручкой и включил спринтерскую скорость. Но через десяток метров притормозил и поклонился.

Зайдя в алкомаркет, Фёдор не чувствовал ничего, кроме опустошения, будто внутри взорвали ядерную бомбу. Он взял первую попавшуюся бутылку водки, расплатился и вышел на улицу. Спишь, птичка? Сейчас я тебя разбужу! Будешь довольна! Пить на этой улице ему не хотелось, но и устраивать какие-то особые церемонии он не собирался. А дома было тошно. Он дошагал до набережной Мойки, встал у парапета и открутил пробку. Эта секунда перед первым глотком всегда была самой блаженной. Но сейчас обратилась черной дырой. Фёдор посмотрел на медный купол, выглядывающий из-за крыш.

«Господи, спаси!»

Хотел даже перекреститься, но постеснялся. К тому же в руке была бутылка. Он повернулся спиной к Исаакиевскому собору и стал вливать водку в рот сплошным непрерывным потоком. Только выпив половину, он остановился, понюхал горлышко и сделал еще пару глотков. У водки отсутствовал вкус. И запах. Это была вода. Обычная вода.

30

Фёдор не слышал, но знал, о чем говорят две пожилые женщины, стоящие у входа в зал. Они обсуждали его.

– Ходит сюда, который день. И стоит по три часа.

– Ровно по три?

– Ну не ровно. Я не засекала время. Просто подолгу тут стоит и смотрит. И больше никуда не ходит. Я следила. А потом уходит.

– Может, псих? Ты охрану предупредила?

– Да, я сказала.

– А они?

– Ну они говорят, он же ничего плохого не делает. А если попытается, они пресекут.

– А что плохого можно сделать с чучелом?

– Это, во-первых, не чучело, а мумия.

– Настоящая?

– Ну конечно, настоящая. Это в Эрмитаже твоем сплошь копии. Я в кино видела.

– Враки твое кино.

Они перестали говорить о нем, и Фёдор больше не знал, что они обсуждают. Но он устал. И правда, простоял здесь сегодня почти три часа. Хотелось курить. К счастью, сигареты, в отличие от водки, остались сигаретами. Он прошел мимо смотрительниц, вымучив для них улыбку. Они не смотрели на него. Иначе увидели бы болезненную гримасу.

Зофию он заметил, когда спускался по центральной лестнице. Она прошла мимо, скользнула по нему взглядом, но остановилась и оглянулась.

– К Диме ходили? – спросила она.

– Да, но ждал вас, – ответил Фёдор. – Не мог дозвониться.

– А я вас в черный список внесла. Как сами хотели.

– Простите. Это глупо все. И сложно объяснить.

– Я подумала, у вас от пьянства крыша поехала, извините. Ладно, идемте, к Диме сходим.

Фёдор следом за ней вернулся к мамонтенку.

– Ждал вас тут каждый день.

– Я уезжала. Вчера только вернулась.

Зофия посмотрела на него:

– А вы трезвый. И как будто не пьете.

– Трезвый. И не пью.

– Я рада, правда. Убивали себя. Мне жалко было. Хотела вас к гипнотизеру, помните?

– А сейчас к нему можно попасть? Хочу, чтобы он мне память стер.

– Он только от пьянства лечит. Или шутите?

– Шучу, – сказал Фёдор.

– Я скучала, – сказала Зофия. Кивнула на Диму: – По нему. Как ваша работа? Написали что-нибудь?

– Нет. Ничего не написал.

– Но почему? Вы же не пили! Писать разучились?

– Писать вредно, – хмыкнул Фёдор.

– Да ну вас! Постойте, вам же уже надо сдавать сценарий. С кем вы там теперь работаете? С Антоном? Что он говорит?

– Я его видел последний раз, когда мы на бойню ездили.

– Очень плохо! Я же предупреждала, Панибратов не прощает, когда его кидают. А вы его кинули!

Она стала расхаживать вокруг мамонтенка, чеканя шаг. Остановилась за спиной у Фёдора.

– Надо с ним поговорить. Сказать, что немножко выпали из графика. Нужно еще время.

– Уже не нужно.

– Хватит быть амебой, ну! Я вас стукну сейчас. Пошли.

Зофия повела его под руку.

– Он сейчас в офисе. Заедем. Я попрошу, чтобы он вас принял.

– Мы, кстати, с вами переходили на «ты».

Она не слышала.

– Так и скажите, что выбились из графика. Но все сделаете. Сколько вам еще надо времени?