Дисбат

– Вот возьмите. Ему уже не пригодится. – Он протянул Синякову Димкины часы и цепочку с серебряным крестиком…

На лестничной площадке Синяков наткнулся на адвоката. Тот, покуривая, о чем-то дружески болтал с красноглазым прокурором. С Синяковым он заговорил без тени смущения:

– Неправильно вел себя ваш сынок. На суде каяться надо, а не права качать.

– В чем каяться? – Синяков пошел прямо на него. – Ни один свидетель не подтвердил факта драки. Разве на этом нельзя было строить защиту? Как же тогда… – он запнулся, припоминая мудреное словечко, слышанное им еще в студенческие времена, – как же тогда презумпция невиновности?

– Вы не путайте гражданский суд и военный, – ответил адвокат с прежней дружелюбной улыбочкой. – Тут свои законы, хоть и неписаные.

Синяков хотел было в сердцах обложить его матом, да застеснялся окружающих, среди которых было немало женщин. Адвокат же расценил молчание Синякова по-своему.

– Вы, наверное, деньги принесли? – поинтересовался он с самым невинным видом.

– Какие еще деньги? – огрызнулся Синяков.

– Мой гонорар.

– За что?

– За юридические услуги.

– Не дорого ли будет? Вы пять минут говорили, и все впустую! Какая мне польза от ваших услуг?

– Мне ведь еще кассационную жалобу предстоит писать, не забывайте.

– Толку от этих жалоб… На, подавись! – Синяков сунул ему заранее приготовленные деньги.

– Не надо так расстраиваться, – сказал прокурор примирительным тоном. – Подумаешь, срок – три года! На одной ноге можно отстоять! Будет себя примерно вести, оформим условно-досрочное освобождение.

Уже почти не контролируя себя, Синяков гневно глянул на красноглазого. Конечно, это не был взор из преисподней, так напугавший прошлой ночью милиционеров, но какие-то отблески нижнего мира в нем, по-видимому, сохранились, иначе почему бы прокурор резко отшатнулся назад и чуть не подавился недокуренной сигаретой…

Опомнился Синяков на скамеечке в том самом скверике, где в сумерках заступали на трудовую вахту жрицы любви, а сейчас праздные мамаши выгуливали своих отпрысков.

Нестерпимо хотелось напиться, но это было бы подлостью по отношению к Димке. Стыдно ублажать себя винцом, когда сын мечтает о сигаретном окурке.

К Синякову приблизилась худая желтоглазая кошка. Ее шерсть, когда-то белая, теперь имела цвет ваты, снятой с гнойной раны. Взгляд у кошки был не просящий, а скорее взыскующий, как у красноармейца на знаменитом плакате «А ты записался в добровольцы?». Все движения ее были предельно осторожны, да и села кошка так, чтобы ее нельзя было достать ударом ноги.

Куски вчерашней закуски еще оставались в карманах Синякова, и он бросил кошке огрызок колбасы. Самому ему сейчас в горло и копченая лососина не полезла бы.

Кошка хоть и была голодна, но за еду принялась без остервенения, аккуратно. При этом она ни на мгновение не спускала с Синякова взгляда своих печальных желтых глаз.

– Не бойся, – сказал он. – Я тебя не обижу.

Сейчас, когда с ним самим случилась такая беда, он не имел никакого права обижать других. Он должен был подкармливать всех бездомных кошек, подавать милостыню всем нищим, помогать каждому, кто в его помощи нуждался.

Только это могло как-то рассеять зло, тучей висевшее над Синяковым, к которому, как ему казалось, он имел такое же непосредственное отношение, как мизантроп-прокурор, пустобрех-адковат, циник-судья, злой звереныш Хомутов и все остальное, мучительное и подлое, что сейчас ассоциировалось для него с желтым зданием барочного стиля, где раньше служили милосердному богу, а нынче безжалостному Молоху.

Глянув на циферблат часов, Синяков убедился, что время едва-едва перевалило за полдень. Оказывается, вся эта казнь египетская продолжалась не больше часа.

Он отдавал себе отчет, что повидаться с сыном в ближайшие дни вряд ли удастся. Скорее всего его уже посадили в автозак и увезли туда, где располагался тот самый загадочный дисбат.

Теперь нужно было или самостоятельно искать это мрачное заведение, где, по слухам, жизнь тяжелее, чем в армии, но легче, чем в тюрьме, или ждать весточки от Димки. Какой путь выбрать? Конечно же, первый! Хватит нянчить свое горе и упиваться собственным унижением! Пора браться за дело! Пусть другие посыпают себе голову пеплом!

Отдав желтоглазой кошке последний кусок колбасы, а хлебные крошки рассыпав по асфальту в надежде, что их отыщут птицы, Синяков вернулся на вокзал. Как он и надеялся, справочное бюро находилось на прежнем месте и даже расширило перечень своих услуг, естественно, небесплатных.

Купив сразу с десяток адресных бланков, Синяков принялся старательно заполнять их. И если с фамилиями и именами никаких проблем не возникало, то в графе «Отчество» почти везде пришлось поставить прочерк. В среде однокурсников было не принято называть друг друга по отчеству. Год рождения Синяков тоже указал приблизительно – как правило, свой собственный.

Большинство бланков вернулось с пометкой «По учету не значится», зато сразу на трех были указаны адреса и телефоны.