Дитя Эльфа и Погремушки

Пятнадцать минут – и все кончено. Защитный символ – нечеткий полукруг, буква V в центре, выходящая за пределы полукруга, справа от нее две точки, слева: точка, точка, тире, точка – гармонично вписался в кружева, выведенные тончайшей линией по веку Тощей Дейзи.

– Больно, – поморщилась девушка. – Когда заживет?

– Держи. Ухаживай за ней как полагается.

Я протянула листок, который вручала каждому, кто приходил ко мне за татуировкой.

– Заметано.

Тощая Дейзи пригладила топорщащиеся волосы, поправила задравшиеся шорты с рюшами и убежала в главный шатер, где совсем скоро их дьявольская свора начнет свое бесовское представление, призывая собравшихся отказаться от чистой энергии Эссенцио и погрузиться в пустоту Вакуо и предрекая новую жизнь после разрушения сложившегося мироустройства. Я не сразу поняла, зачем они все это делают – зачем сеять зло на планете и обрекать себя на испепеление без возможности возродиться снова, но постепенно, по отрывкам разговоров, до меня начал доходить смысл зловещего плана. Они ненавидели людей. Ненавидели мир, который сперва создал их такими только затем, чтобы посмеяться над их уродством. В этих искалеченных людским мнением и отторжением сердцах не осталось ничего, кроме злобы и мести, жажды разрушения и слабой искорки веры в шанс построить новый мир на пепелище. Вероятно, это мироздание завершится Большим Взрывом, после которого родится новая, лучшая, жизнь.

Я докрашивала мордашку девчушки с белокурыми, почти как у меня, волосами, когда полог главного шатра взвился вверх и оттуда вынесли мужчину. Он кричал, дергался, пытался вырваться, брызгал слюной, хватал зубами воздух, желая вцепиться в плоть тех, кто помогал ему выйти. Глаза горели безумием, тело извивалось так, как, скорее всего, не полагается выгибаться человеческим суставам. Его пришлось связать и вывести за ограду, чтобы не пугать собравшихся, которые лишь еще сильнее захотели присутствовать за пологом шатра и самим посмотреть на происходящее.

Людей притягивала темнота. Они готовы были жрать ее глазами, впитывать в свои несовершенные смертные тела, жить с ней и источать в словах, поступках, мыслях. Вакуо овладевало человечеством. Нарушало баланс обмена жизненной энергией между Эссенцио и земным слоем мироздания. Все быстрее приближало апокалипсис – конец всего, где все сущее просто перестанет существовать, разлетевшись на молекулы. Вот и сейчас, смотря, как корчится в муках этот мужчина, они не могли оторвать взгляд – перепуганный, пустой.

– Эй, посмотри, тебе нравится? – я изо всех сил улыбалась, желая привлечь внимание маленького ангелочка, сидящего передо мной с разукрашенным красками лицом. Но девочка как завороженная смотрела в ту сторону, куда только что увели спятившего мужчину.

– А что с тем дядей? – мельком взглянув в протянутое зеркало, спросила она.

– Ему нездоровится. За ним уже едут врачи, – обманывать такую крошку было легко. Но врать себе – все труднее. Смотря, как день за днем люди насилуют душу окружающим развратом, я понимала, что проигрываю эту битву, что нужна большая сила, чем я сама, и ждала, пока хранители Эссенцио пошлют сигнал о скором приближении помощи.

Девочка смахнула волосы за спину и все-таки посмотрела на свое отражение чересчур взрослым для такой крошки взглядом. Я осмотрелась по сторонам в попытке найти ее отца, который оставил дочку еще полчаса назад, и смогла заметить его в толпе у барной стойки импровизированного салуна.

Внезапная мысль пронзила сознание. Ужалила. Выпустила яд. До омерзения противно стало смотреть, как родители бросали тут детей в надежде насладиться свободным временем и совершенно не беспокоились об их дальнейшей судьбе как минимум пару часов. Решение пришло мгновенно. Пальцы потянулись за острой иглой.

– Давай я еще кое-что нарисую у тебя на руке? – все еще улыбаясь, спросила я. – Вот тут, на запястье.

Девочка нахмурилась, спрятала руки за спиной.

– Зачем?

– Это будет защищать тебя. – Недовольная гримаска. – На удачу. Только будет немного больно и надо потерпеть. Сможешь не кричать?

Тоненькая рука легла в мою ладонь. Уверенным заученным движением я нарисовала знакомый символ телесной краской, совсем незаметной на бледной коже, лишенной возможности проводить время на солнце из-за патологической необходимости отправлять ребенка то в школу, то в спортивную секцию, то просто усадить к телевизору – только бы не мешал. Заклеив символ пластырем, я еще раз улыбнулась и погладила малышку по волосам.

– Ты очень храбрая. Это будет наш секрет. Да?

Девочка радостно закивала. Губы кривились от боли, но она была не такой сильной, чтобы закричать. Скорее, это просто привычка – устроить истерику, чтобы пожалели.