Дитя Ковчега

Должность главного повара Букингемского дворца – это вам не кот начихал. Мсье Кабийо тоже не чихает. Он вдыхает сладостный аромат тушеной морской свинки и свободы. Свободы для и свободы от! Что может быть возвышеннее, чем за пару коротких месяцев подняться по служебной лестнице слуг Ее Величества и теперь распоряжаться лучшей кухней страны, тем более, когда en pleine pr'eparation[116] – одно из величайших пиршеств Королевы Виктории. Торжество приближается, и кухня, словно радушная хозяйка, окунулась в водоворот благоухающих действ: здесь филетируют, жарят, рубят, поливают, месят и взбивают, готовясь к важному событию, – а именно, мой дорогой читатель, к празднованию Эволюционного Банкета!

Да здравствует Чарлз Дарвин, почетный гость, из-за которого вся эта суматоха!

Кабийо тайком улыбается. Вспомнит ли его теперь ученый? Узнает ли великий зоолог, в честь которого устраивается Банкет, в округлом самоуверенном шеф-поваре Королевы страдавшего от морской болезни, но тщеславного молодого кока, который некогда путешествовал с ним на «Бигле»? Навряд ли, но дразняще возможно. Все-таки Дарвин – знаток теории эволюции. А что есть история жизни Кабийо, как не яркий пример личностных метаморфоз во времени? И что есть он сам, смеет предположить Кабийо, как не блестящий образец стремления Природы к совершенству – и его достижения?

– Вот. За'мись. – Тыча деревянной лопаточкой юнца, sous-sous-sous-chef,[117] Жак-Ив Кабийо указывает ему на дымящийся бульон и принимается мерить шагами кухню, в энный раз обдумывая планы на Банкет. Нужно приготовить замок из меренги – для него потребуется пятьдесят дюжин яиц. Будет тысяча угрей в желе. Кадка паштета из мангуста. Пять тысяч устриц. Отварная африканская ласка. Целое поле клубники – в глазури, разложенной порциями в формочки. Жареный на рашпере дельфин. Самый огромный фруктовый салат, когда-либо виденный в цивилизованном мире. Мусс из шакала `a

la triomphe.[118] Кошка-кебаб. Пятнадцать сотен порций amuse-gueules из фарша зебры и coulis de tomates.[119]

Не говоря уже о Механической Бомбе. Великолепный футляр коей устанавливают, пока мы говорим.

– Шуть-шуть левее! – распоряжается Кабийо, в предвкушении потирая руки.

– Да, сэр!

– Тепегь немного пгавее!

– Сказано – сделано, сэр!

– А тепегь – ТОЛКАЙ!

Здоровенный sous-chef[120] вздымает волосатые руки, и гигантская раковина – диаметром в добрые пятнадцать футов – опасно покачивается и наконец опрокидывается в предписанное горизонтальное положение на специальную тележку. Жак-Ив Кабийо осматривает раковину – огромную непоколебимую чашу из кальциевых отложений – критичным взглядом знатока. Ходят слухи, что раковина некогда хранила жемчужину столь необычную, что ее припрятали в тайной жемчужной комнате, ключ от которой имеется лишь у Королевской Бегемотицы. Но Кабийо плевать на жемчужину. Его волнует только раковина – и ее безопасное размещение на тележке.

Почему, дорогой читатель?

Потому что она должна стать частью его величайшего шедевра современного кулинарного искусства – работы настолько амбициозной, что ей суждено затмить даже славу его изданной книги «Cuisine Zoologique: une philosophy de la viande», вот почему!

Sous-chef сволосатыми руками, весь в поту, отходит в сторону и ждет дальнейших приказаний мастера.

– А тепегь надгай ее до самого блеска! – приказывает Кабийо, похлопывая по неровной поверхности ракушки. – Пока я не увижу в ней свое отгажение!

– Да, сэр!

Все, что касается Бомбы, должно быть идеально. Включая ее искусный механизм. Впервые услышав об удивительной Механической Многоножке, Кабийо отправил поисковый отряд – разыскать ее инженера, признанного гения.

– Он должен мне помошь, – настаивал бельгиец. – Он поймет. Только лучшие умы в этой стгане могут по достоинству осэнить мою id'ee.[121]

В итоге мистера Хиллбера, инженера Бродячего Цирка Ужаса и Восторга, в лучших традициях кулинарного идеализма выследили, за приличный гонорар переманили с обычной работы, разместили в комнатах для прислуги и втянули в великий план. Главный ингредиент коего – гигантская раковина – теперь стоит перед Кабийо, ожидая, когда ее непоколебимой оболочке зададут чистку всей жизни – изысканной расцветки внутренний слой скрыт, но многообещающе поблескивает. Суля тайну. Суля сюрприз в сюрпризе и в еще одном сюрпризе.

– А какой будет пудинг? – в детстве спрашивал Кабийо у матери.

– Пудинг «подожди – увидишь», – всегда отвечала мать.

Среди звона сковород и кастрюлей и шипения ароматного пара, Кабийо еще раз критично осматривает ракушку. И вдруг вспоминает несчастливые дни морской болезни и водорослей на борту «Бигля». Повар вздрагивает.

– Все эти водогосли должны исчеснуть! – распоряжается он. – Вот што я ненавижу – водогосли!

– Да, сэр!

Шир, шир, шир, скрипит железный ершик, оттирая вонючую траву, сыплющуюся вместе со сгнившими мидиями, моллюсками-блюдечками и рачками на пол. Шир, шир.