Дитя волн

Моряки, мечтающие в открытом море, облокотившись на планширь, остерегайтесь слишком долго грезить темными ночами о любимых лицах. Вы рискуете породить на свет где-нибудь в самом пустынном месте странное существо, одаренное всеми человеческими чувствами, но не способное ни жить, ни любить, ни умереть, существо, которое тем не менее страдает, как будто оно живет и любит, и все время стоит на пороге смерти, существо, поразительно обездоленное в безбрежности морей, – как наше дитя Океана, рожденное воображением Шарля Льевана из городка Стенворд, палубного матроса с четырехмачтовика «Смелый», который в одном из плаваний потерял свою двенадцатилетнюю дочь и как-то глубокой ночью, находясь под пятьдесят пятым градусом северной широты и тридцать пятым градусом западной долготы, так долго грезил о ней, с такой невероятной скорбью, что принес ребенку страшное несчастье.

Вол и осел при яслях

По дороге в Вифлеем Иосиф вел осла, на котором сидела Дева: она весила очень мало, и ничто не занимало ее мысли, кроме будущего, таившегося в ней.

Следом, сам по себе, плелся вол.

Придя в город, путники заняли заброшенный хлев, и Иосиф сразу же принялся за работу.

«Удивительный народ эти люди, – думалось волу. – Смотрите-ка, что они выделывают своими руками и пальцами. Почище, чем мы лапами и копытами. Нашему хозяину просто нет равных, когда он берется за работу и начинает мастерить – выпрямляет кривое, искривляет прямое, – и делает все без жалоб и причитаний».

Иосиф вышел из дома и вскоре вернулся с вязанкой соломы на спине. Но что это была за солома! Такая жаркая с виду, такого солнечного цвета – только и жди какого-нибудь чуда.

«Что тут затевается? – спросил себя осел. – Я слышал, они делают колыбель для ребенка».

– Может быть, вы понадобитесь этой ночью, – сказала Дева волу и ослу.

Животные долго глядели друг на друга, пытаясь понять, в чем тут дело, затем ушли спать.

Однако вскоре их пробудил чей-то голос – мягкий, тихий и в то же время такой, что разносился, казалось, по всему небу.

Поднявшись на ноги, вол обнаружил, что в яслях спит голенький ребеночек, и стал ритмично обогревать его своим дыханием, стараясь не забыть ничего из увиденного.

Улыбаясь, Дева поблагодарила его взглядом.

Влетали и вылетали крылатые существа, притворяясь, что не замечают стен, сквозь которые они проникали с такой легкостью.

Вернулся Иосиф с пеленками, одолженными у соседки.

– Потрясающе! – сказал он своим плотницким голосом, чуть громче, чем следовало в таких обстоятельствах. – Сейчас полночь и в то же время день. И три солнца вместо одного. Но они пытаются слиться воедино.

На заре вол поднялся, стараясь переступать копытами осторожно, чтобы не разбудить ребенка, не раздавить какой-нибудь небесный цветок, не причинить боли какому-нибудь ангелу. Все стало на диво непростым!

Пришли соседи повидать Иисуса и Деву. Это были бедные люди, и они не могли предложить ничего, кроме радостных улыбок. Затем появились другие соседи, принесли орехи и маленькую флейту.

Вол и осел немного отодвинулись, чтобы дать им пройти, и всё спрашивали себя, какое впечатление они сами произведут на ребенка, который их еще не видел. Дитя только что проснулось.

– Мы все-таки не чудовища, – сказал осел.

– Ну, видишь ли, – возразил вол, – наш облик не похож ни на его собственный, ни на облик его родителей, мы можем напугать ребенка.

– У яслей, хлева, крыши и стропил тоже не человеческое обличье, однако малыш ничуть не испуган.

Впрочем, вола это не убедило. Пережевывая жвачку, он стал думать о своих рогах:

«В самом деле, как ужасно, что ты не можешь приблизиться к тем, кого любишь больше всего на свете, без опасения причинить боль. Мне всегда нужно быть очень осторожным, чтобы не поранить ближнего. Ведь это вовсе не в моей натуре – ополчаться на людей или предметы без серьезных, разумеется, причин. Я не зловреден и не мстителен. Но стоит мне куда-нибудь пойти – пожалуйста: впереди шествуют рога. Я просыпаюсь с мыслью о них, и, даже когда я сплю глубоким сном или брожу в тумане, я ни на секунду не забываю об этих остриях, об этих пиках на моей голове. В самых сладких снах посреди ночи я постоянно чувствую их».

Вола охватил страх при мысли, что он слишком близко подошел к ребенку, когда согревал его дыханием. А если бы он нечаянно задел его рогом?

– Ты не должен приближаться к малышу, – сказал осел, который угадал мысли своего товарища. – И не мечтай об этом, ты его поранишь. И потом, ты мог бы уронить капельку слюны на ребенка, удержаться ведь ты не можешь, а это совсем не годится. Кстати, почему ты пускаешь слюни, когда радуешься? Держи их при себе. Негоже являть слюни всему миру.

(Вол молчит.)

– Что до меня, то я хочу предложить малышу свои уши. Ты же знаешь, они шевелятся, они имеют отношение ко всем пяти чувствам, они без костей, мягкие, их приятно трогать. Большие уши внушают страх и в то же время успокаивают. Это то, что нужно для детской забавы, но важно и другое: уши вещь поучительная.