Дитте – дитя человеческое

Они пошли полюбоваться закатом солнца — Ванг, Дитте и Фредерик. Ванг шел в середине и, к большому удивлению Дитте, рассказывал о бывших недавно в городе рабочих демонстрациях. Она не понимала и половины, но все-таки его мягкий, сдержанный голос открывал ей какой-то новый мир, где люди стоят выше забот о куске хлеба, выше денежных расчетов и низменных житейских дрязг; теперь она знала, что он существует; жизнь складывалась там из прекрасных, непонятных мыслей и чувств сострадания и любви ко всем угнетенным и обиженным. А выше всего находится бог, он любовно и снисходительно наблюдает за всем, что происходит в мире. Дитте отводила всем господам место в прекрасных райских кущах, чуть пониже самого бога, а совсем уже внизу находилась она сама и равные ей люди. Сегодня же ей показалось, что она вместе со своими хозяевами поднялась наверх и свободно гуляет там, в этой сказочной стране, о которой мечтают бедняки.

— Бедняк хочет завоевать себе право с полным основанием распевать гимн жизни: «Как хорош мир земной и чудесно небо!» Вот из-за чего, собственно, идет борьба, — сказал Ванг.

— Зачем же бедняки пьют и делают свою жизнь на земле еще более жалкою? — пробасил Фредерик.

— Затем, что водка является единственной силой, не делающей никакой разницы между людьми; поэтому бедняк распевает свой гимн под действием винных паров и не виноват в том, что поет хриплым голосом!

— Да, отец мой сказал однажды: «Как должно быть чудесно уметь думать и рассуждать», но он был тогда под хмельком, — вставила Дитте. — В трезвом виде он не смеет задумываться над жизнью. «Больно уж она печальна», — говорит он.

И Дитте и Фредерик шли, заглядывая Вангу в лицо, — каждый со своей стороны. Последний отблеск зари отражался в стеклах его очков. Фредерик взял отца под руку.

— Возьми и ты с другой стороны! — посоветовал он Дитте. — Так будет удобнее идти в ногу.

Дитте была счастлива! Когда они шли вот так, втроем, дружной компанией, она отлично могла сойти за старшую сестру Фредерика или за жену Ванга. И, возвращаясь домой, они потихоньку напевали хором: «Наш путь через пышные царства земные…»

Фру Ванг стояла у садовой калитки.

— Долго же вы гуляли! И сколько тут за вечер прошло мимо калитки молодых людей!..

— Да, — сказал Ванг, — надо постараться пристроить фрекен Манн. Она опасна для окружающих.

Дитте засмеялась. Нет, она и не думает о замужестве.

Однако это сама весна расцветала в Дитте, переполняла ее своими живительными соками, непонятно, с какими целями.

XVII

Хорошее время

У фру Ванг был заведен свой порядок. Обедали всегда в час дня, чтобы удобнее было располагать временем после обеда, и часто, бывало, в самом разгаре утренней работы она возьмет и скажет Дитте:

— Сегодня после обеда оставайтесь у себя наверху и займитесь своими делами.

Она как будто понимала, что Дитте тоже необходимо время от времени уединиться, заняться собой.

Дитте уходила наверх и с увлечением прибирала, чистила, переставляла мебель, чтобы посмотреть, как будет уютнее, и это было для нее настоящим отдыхом. Из кабинета доносилось покашливание Ванга, и она старалась двигаться потише, чтобы не мешать ему. Когда он писал, все в доме невольно ходили на цыпочках, хотя он этого и не требовал, — он вообще не был притязательным.

Это получалось само собою. Стоило фру Ванг сказать: «Отец работает», как в доме водворялась тишина, словно в церкви. Только младшие мальчишки ничего не признавали и вдруг бурей неслись по лестнице показать отцу какую-нибудь необыкновенную находку — камешек или ржавый гвоздик. Мать устремлялась за ними, взывая вполголоса: «Дети! Дети!..» Но Ванг тотчас же выходил и на минуту впускал их к себе. Когда дверь его кабинета отворялась, струйка табачного дыма поднималась наверх и проникала в каморку Дитте, — как раз достаточно, чтобы оживить, приподнять настроение. В самом же кабинете можно было задохнуться, Ванг сидел весь в дымных облаках.

— Это он воображает себя на небе, иначе он писать не может, — шутила жена.

Она всегда на него нападала за его неумеренное курение, но ей самой как будто не хватало чего-то, когда она не ощущала привычного табачного запаха.

В каморке Дитте было так чисто и мило! На спинке старой железной кровати были надеты белые сборчатые чехлы, так что железа не было видно. Прикрыт был белым чехлом и комод, на окне тоже красовались плотные белые занавески, задергивавшиеся по вечерам. Дитте любила свою комнатку; это видно было по тому порядку, в каком оса ее держала. Нигде ни пылинки, от всего веяло чистотой и свежестью.