Дитте – дитя человеческое

А это случалось не так уж редко. Ночью сплошь да рядом происходили скандалы — то во дворе, то в квартирах, и приходилось звать полицию. Бывало, что полицейские являлись по собственному почину и вели себя здесь совсем не так, как в кварталах богачей, где Дитте жила прислугой. Здесь они не держали обтянутую белой перчаткой руку у козырька! Нет, рука была в заднем кармане, где находилась резиновая дубинка, и, если перед тем не было свалки на улице, им удавалось организовать ее здесь. Они, видимо, скучали без дела!

Однажды ночью Дитте в ужасе проснулась от криков и стука во дворе. Она бросилась к окну. Внизу возле помещения рабочего Андерсена стояло несколько темных фигур, барабанивших в дверь. По их форменной одежде видно было, что это полицейские.

— Отворяй! — кричали они. — Это полиция. С вас приходится штраф в восемьдесят эре за неисполнение закона о школьном обучении. Сельма должна отсидеть за это.

— Лучше возьмите меня! — произнес сонный мужской голос.

— Нет, вы ведь не венчаны, отвечать за детей должна мать. Да поскорее! Фургон ждет у ворот!

— Я больна, — прозвучал жалобный голос Сельмы. — Штраф будет внесен завтра!

— Ладно, знаем мы вас! Какая такая болезнь приключилась? Нарыв прорвался? Дай-ка мы посмотрим!

Полицейские пытались отпереть дверь, слышно было, как они звякали связкой ключей.

— Мы не уйдем, пока вы не отворите! — кричали они.

Из окон всюду высунулись жильцы, кто бранился, кто острил.

— Убирайтесь-ка подобру-поздорову, ищейки! — крикнул хриплый голос рядом с Дитте. — Не то я запущу вам в головы черепицей!

Это был Поздравитель, он перевесился за подоконник и угрожающе махал руками. Наконец полицейские удалились.

На другое утро Сельма ходила по всему дому и занимала деньги, чтобы уплатить штраф. Она зашла и к Дитте и получила пять эре. Отец ее ребятишек был болея.

С ним случилась беда: при выгрузке угля с парохода ему уронили на спину мешок с углем. Он лежал в постели уже шесть недель, не получая никакого пособия, вот ребятишкам и приходилось пропускать занятия в школе, чтобы подрабатывать немножко. Но Сельма с честью вышла из затруднения; все жильцы гордились тем, что полиция осталась с носом.

IX

Всего понемножку

Карл забегал ежедневно, ему нечего было дорожить временем, — работы почти не было. Городские заправилы уже прекратили уличные работы.

— Эти важные господа там, наверху, страдают, видно, подагрой, — насмешливо говорил он. — Вот им и кажется, будто земля замерзла.

— Ну, как дела? — первым долгом спрашивал он. Опыт со швейной машиной интересовал его ничуть не меньше самой Дитте.

— Спасибо! Отлично! — отвечала она неизменно.

Это было не совсем верно. Самой Дитте казалось, что она сделала отличные успехи, шила не хуже старших мастериц, хотя и несколько медленнее пока. Но курс ученья — последняя его часть — что-то затянулся; ей все еще приходилось шить на фрекен Йенсен, вырабатывая всего крону в день. Каждый раз, когда Дитте напоминала белошвейке обещание взять ее с собой в магазин, чтобы рекомендовать хозяину, та отвечала: «Это от тебя не уйдет! Тебе еще надо попрактиковаться».

Спасибо! Это прекрасно, но Дитте нужно было поскорее начать зарабатывать побольше: посулами сыт не будешь! И нельзя долгое время перебиваться на шесть крон в неделю, тем более что выплата за машину поглощала четыре. К счастью, сборщик взносов был очень покладист. И если у нее в субботу к его приходу не оказывалось денег, то ничего ужасного не случалось. Не полагалось только слишком запускать платежи.

— Приготовьте восемь крон к следующей субботе, ее то мы заберем машину, — говорил он.

Ну, до этого дело не дойдет, Дитте старалась не задерживать плату больше чем на неделю.

Но подчас туго приходилось, и так бы нужно было посоветоваться с кем-нибудь. Тем не менее она отвечала Карлу свое:

— Спасибо, все идет отлично!

Как-то стыдно было признаться, что ей приходится туго, или не хотелось напрашиваться на сострадание и помощь Карла. Дитте напоминала курицу, которая боится перешагнуть через проведенную мелом вокруг нее черту.

А больше ей некому было довериться. Она стеснялась даже Ларса Петера. Слишком рано, с самого детства, привыкла Дитте сама справляться со всякими затруднениями и брать всю ответственность на себя, вот теперь и трудно было ей обращаться к кому-нибудь за советом или поддержкой. Она ни за что не могла заставить себя попросить кого-нибудь о чем бы то ни было, и чем тяжелее становилось у нее на душе, тем больше замыкалась она в себе.

Но Карл сам заметил, что дело неладно, и однажды вечером припер Дитте к стене.

— Да она просто выжига, — сказал он про белошвейку, когда ему удалось мало-помалу выпытать у Дитте всю правду. — Она наживается на твоей работе, вот и все. У нее небось много таких батрачек, как ты?

Дитте не хотела верить.

— Фрекен Йенсен сама из бедноты, — возразила она.

— Ну, и что с того? Это не мешает ей обирать других. В конце концов все люди на свете одинакового происхождения.

Дитте не поняла хорошенько, что он хочет сказать, — на свете есть ведь и богачи и бедняки.