Дитте – дитя человеческое

Так бревна и кирпичи и продолжали валяться и портиться, но ему как будто и дела не было до того, что они все больше и больше покрываются плесенью.

И для чего ему строиться? Сорочье Гнездо и останется сорочьим гнездом, сколько его ни обстраивай. Сэрине не прибавила ему доброй славы. Она все старалась подняться с семьей повыше и только столкнула ее на самую низкую ступень. Прежде над их домом висело только несчастье, заставляя добрых людей сторониться, теперь на него легло клеймо преступления. Никому не пришло бы в голову зайти к Живодеру в сумерки, да и днем от него старались держаться подальше. Детей, как отродья убийцы, тоже избегали, вся семья была на плохом счету.

При этом, в объяснение своей брезгливости и в оправдание своего поведения, пытались еще приписывать Живодеру с семьей разные пороки. Одно время прошел слух, будто обитатели Сорочьего Гнезда — воришки. Но эта клевета сама собой рассеялась. Тогда выдумали, будто в доме «нечисто», — старуха приходит с того света искать свои деньги, и ее будто видели то одни, то другие ночью близ Сорочьего Гнезда.

Прежде всего страдали от злых языков дети. Другие ребятишки-школьники безжалостно бросали им все это в лицо. Дети приходили домой заплаканные, и тогда до Ларса Петера, в свою очередь, доходили сплетни. К нему самому никто не осмеливался подступиться даже с намеками. Пусть бы попробовали! У Живодера так и чесались руки проучить этих зловредных сплетников, которые не желали оставить в покое его семью. И он не прочь был поймать хоть одного из этих негодяев на месте. Он преспокойно разбил бы ему голову, а там — будь что будет!

Кристиан тоже ходил уже в школу, в самый младший класс. Занятия бывали через день, и его смена не совпадала со сменой Дитте, которая училась в старшем классе. Мальчугану нелегко было одному отбиваться от всех, и его по утрам с трудом удавалось отправить в школу.

— Они дразнят меня «сорочьим отродьем»! — плакал он.

— А ты тоже надавай им прозвищ! — советовала Дитте и выпроваживала его.

Но однажды учитель прислал записку, что мальчик слишком часто пропускает занятия. Потом прислал вторично. Дитте понять не могла, в чем дело. Как следует взялась она за братишку и выпытала у него, что он постоянно пропускает уроки: пойдет как будто в школу, а сам бродит где-нибудь весь день в домой возвращается, только когда уроки кончатся. Дитте ничего не сказала об этом отцу, чтобы не огорчать его.

Под гнетом отчуждения от других людей обитатели Сорочьего Гнезда теснее привязывались друг к другу. В них появилось что-то напоминавшее затравленных животных. Теперь Ларс Петер твердо решил давать отпор людям — всегда готов был огрызнуться и без дальнейших разговоров пустить в ход кулаки. Вся семья стала недоверчивой, подозрительной. Стоило ребятишкам, игравшим около дома, завидеть на дороге людей, которые должны были проехать мимо Сорочьего Гнезда, они со всех ног кидались в дом и поглядывали на проезжих только сквозь треснувшие стекла окон. А Дитте, как волчица своих детенышей, оберегала братишек и сестренку от всякой обиды со стороны других детей. Она и огрызалась и дралась, защищая их, и отругивалась в случае нужды, не стесняясь. Как-то раз Ларс Петер проезжал мимо школы, и учитель, остановив его, пожаловался на девочку — очень уж груба, ругается ужасными словами. Отец стал в тупик. Как же это так? Дома она держала себя всегда так хорошо и строго следила за тем, чтобы младшие дети вели себя прилично. Он заговорил об этом с Дитте, вернувшись домой, но она с окаменевшим лицом заявила, что «не намерена спускать обид никому и ни за что».

— Так посиди дома; посмотрим, что из этого выйдет.

— А выйдет то, что на нас наложат штраф за каждый пропущенный день. И, наконец, придут и силой отправят меня в школу, — с горечью сказала Дитте.

— Ну, отправить тебя силой не так-то просто. Тут кое-кто за тебя вступится. — Ларс Петер зловеще потряс головой.

Но Дитте ни за что не соглашалась на это, — она сама сумеет постоять за себя.

— Я имею такое же право быть в школе, как и все прочие, — задорно сказала она.

— Ну да, право ты имеешь, конечно. Но обидно, что вам приходится столько терпеть от людской злобы.

Ларс Петер почти совсем перестал разъезжать и занялся обработкой своего клочка земли, — так он был ближе к дому и к детишкам, он уже не мог быть спокоен за семью. Люди ополчились против них, вредили им. Когда он отлучался из дому, он не знал ни минуты покоя. Ему все чудилось, что дома вот-вот стрясется беда. Дети только радовались перемене.

— Ты и завтра дома, отец? — спрашивали двое меньших каждый вечер, не сводя с него глаз и обнимая его могучие колени. Ларс Петер утвердительно кивал.

— Нам нужно теснее сбиться в кучу в нашем Сорочьем Гнезде, — оправдывался он перед Дитте. — Мы не в силах стряхнуть с себя кличку Живодеров. И от… другой нам тоже не избавиться. Но никому не удастся помешать нам дружно жить.

Что ж, Дитте не возражала против того, чтобы он оставался дома. Лишь бы им мало-мальски хватало на пропитание, и — бог с ним, с этим шатаньем по дорогам.