Дюна. Первая трилогия

Значит, Джамис играл на балисете, мелькнуло в голове у Пауля. Инструмент напомнил ему о Гурни Халлеке… и обо всем, что ушло, погибло, исчезло навсегда. Пауль вспомнил свои видения и понял, что на некоторых вероятностных линиях он мог еще встретиться с Халлеком, но таких было мало, и они лежали как бы в тени. Это смутило его и озадачило; фактор неопределенности делал сам факт пророчества чрезвычайно странным. Как это следует понимать? Может быть, нечто, что я сделаю… нечто, что, возможно, сделаю, погубит Халлека?.. Или, наоборот, вернет его к жизни?.. Или…

У Пауля перехватило дыхание, он потряс головой, приходя в себя.

Стилгар вновь склонился над грудой.

— Это — женщине Джамиса и часовым, — объявил он. Камешки и книга исчезли в складках его бурнуса.

— Право вождя, — нараспев откликнулись фримены.

— Знак, представляющий кофейный прибор Джамиса, — сказал Стилгар, демонстрируя тонкий диск зеленого металла. — В ознаменование того, что по возвращении в сиетч этот прибор с соблюдением должных церемоний перейдет к Усулу.

— Право вождя, — отозвался хор.

Наконец, Стилгар взял рукоять криса и, выпрямившись, поднял ее над головой.

— Для Погребальной равнины, — произнес он.

— Для Погребальной равнины, — повторил хор. Джессика, сидевшая напротив Пауля, кивнула: она узнала древний источник, из которого брал начало обряд, и подумала: «Граница между невежеством и знанием, дикостью и культурой — воистину она начинается с того, насколько достойно мы обращаемся со своими мертвыми… — Она взглянула на Пауля. — Поймет ли он это? Сообразит ли, что делать?..»

— Мы все здесь друзья Джамиса, — сказал Стилгар. — И мы не воем над нашими мертвыми, как стая гарваргов.[7]

Встал седобородый фримен, сидевший по левую руку от Пауля.

— Я был другом Джамиса, — сказал он. Затем подошел к груде вещей и взял дистранс. — Когда в осаде при Двух Птицах у нас вышла почти вся вода, Джамис разделил со мной свою воду. — Сказав это, седобородый вернулся на свое место в круге.

«Неужели и я должен буду объявить себя другом Джамиса и взять что-то из его вещей? — подумал Пауль. Он увидел, как лица окружающих повернулись на миг к нему — и снова обратились к центру круга. — Да, они именно этого и ждут!..» Встал другой фримен — этот сидел напротив Пауля, — подошел к груде вещей, взял паракомпас.

— Я был другом Джамису, — сказал он. — Когда у Излучины Обрыва нас настиг патруль и меня ранили, Джамис сумел отвлечь врага, и раненым удалось спастись. — Он вернулся на свое место.

И вновь лица повернулись к Паулю. Он увидел в них ожидание — и опустил глаза. В этот момент кто-то толкнул его локтем и прошипел:

— Ты что, хочешь навлечь на всех нас гибель?!

Да как же мне назвать его своим другом?!

И еще одна фигура поднялась по ту сторону круга; и когда свет упал на лицо, затененное капюшоном, он узнал мать. Она взяла себе платок Джамиса.

— Я была другом Джамису, — сказала она. — Когда дух его увидел, чего требует Истина, он покинул тело, дабы сохранить моего сына. — Она села.

В этот момент Пауль вспомнил презрение, каким обдала его мать после поединка: «И как тебе нравится быть убийцей!..»

Он увидел, что все вновь смотрят на него — с гневом и страхом. Ему вспомнился отрывок из фильмокниги «Культы мертвых», показанный матерью на одном из занятий. Теперь он знал, что делать.

Он медленно поднялся.

По кольцу фрименов прокатился вздох.

Выйдя в центр круга, Пауль почувствовал, что его «я» словно уменьшилось. Словно он потерял часть себя самого… и искал теперь ее здесь. Он склонился к груде вещей и взял балисет. Тихо загудела струна, задев за что-то.

— Я был другом Джамису, — прошептал Пауль.

Он ощутил, как слезы жгут его глаза. Усилием воли повысил голос:

— Джамис… научил меня, что… когда… убиваешь… за это приходится платить. Я жалею, что не успел лучше узнать Джамиса.

Как слепой, он добрался до своего места в круге, подавленно опустился на каменный пол. Кто-то прошептал потрясенно:

— Он пролил слезы!..

И по кругу прокатилось:

— Усул отдает свою влагу мертвому!..

Чьи-то пальцы недоверчиво коснулись его щеки. И вновь — потрясенный, благоговейный шепот.

Слыша этот шепот, Джессика осознала, насколько невероятными должны были быть для фрименов слезы. Она прочувствовала эти слова: «Он отдает влагу мертвому». Да, слезы воистину были даром миру теней. И, без сомнения, они были священны.

Ничто еще на этой планете не утверждало для нее с такой очевидностью, какой невероятной ценностью была здесь вода. Ни продавцы— воды, ни иссушенная кожа аборигенов, ни дистикомбы, ни правила водной дисциплины. Вода была веществом куда более ценным, чем любое другое; вода была самой жизнью, и потому ее окружала масса обрядов, ритуалов и символов.

Вода.

— Я касался его щеки! — прошептал кто-то. — Я ощутил Дар!.;