Дюна. Первая трилогия

— Да была тут некоторая заварушка, — признался барон. — Мне пришлось довольно круто обойтись с подданными, Фенринг. В конце концов вам прекрасно известно, чего стоила мне перевозка наших соединенных войск на Арракис кораблями проклятой Гильдии. Вы же понимаете, что эти деньги должны были откуда-то взяться.

— Я бы не советовал вам использовать Арракис как каторжную планету без дозволения Императора, барон.

— Само собой разумеется, — ответил барон, удивляясь, с чего бы вдруг в голосе Фенринга появился такой неприятный ледок.

— И вот еще что, — сказал граф. — Нам стало известно, что ментат герцога Лето, Суфир Хават, жив и находится у вас на службе.

— Не мог же я позволить себе выбросить на ветер такого ценного человека.

— Итак, вы солгали командующему экспедиционным Корпусом Сардаукаров, когда сообщили о смерти Хавата.

— Это невинная ложь, любезный граф. Просто не хотелось препирательств с этим служакой.

— А Хават в самом деле был предателем?

— Бог мой, нет, разумеется! Это все фальшивый доктор… — Барон вдруг почувствовал, что у него взмокла шея. — Поймите, Фенринг: я остался без ментата, как вам известно. А я никогда не оставался без ментата… Это в высшей степени неудобно.

— И как же вы сумели склонить Хавата к сотрудничеству?

— Его герцог погиб. — Барон выдавил улыбку. — А опасаться Хавата нечего. Ему введен латентный яд. С пищей он регулярно получает противоядие. Без противоядия яд подействует — и через несколько дней Хават умрет.

— Отмените противоядие, — спокойно распорядился граф.

— Но Хават полезен!

— И знает слишком много такого, чего не должна знать ни одна живая душа.

— Не вы ли говорили, что Император не боится разоблачений?

— Не советую шутить со мной, барон!

— Когда я увижу такой приказ, скрепленный императорской печатью, я выполню его, — отрезал барон. — Приказ, но никак не вашу прихоть.

— По-вашему, это прихоть?

— А что же еще? Император, между прочим, тоже кое-чем мне обязан, Фенринг. Я избавил его от беспокойного герцога.

— Не без помощи некоторого количества сардаукаров…

— А где бы еще нашел Император такой Великий Дом, который одел бы этих сардаукаров в свою форму, чтобы скрыть роль Его Величества в этом деле?

— Он и сам задавался этим вопросом, дорогой барон… правда, несколько иначе расставляя акценты.

Барон внимательно посмотрел в лицо Фенрингу, обратил внимание на закаменевшие мышцы на скулах — граф явно с трудом сдерживал себя.

— Ну-ну, право… — проговорил барон; — Надеюсь, Император не думает, что сможет действовать и против меня в полной секретности?..

— Во всяком случае, он надеется, что в этом не возникнет необходимости.

— Неужели Император мог подумать, что я ему угрожаю?! — Барон добавил в голос подобающую меру гнева и горечи. «Ну-ка, пусть попробует обвинить меня в этом! Да я тогда сам сяду на трон — все еще бия себя в грудь и вопия о том, как меня очернили и оклеветали!..»

Очень сухо и отчужденно граф произнес:

— Император верит тому, что видит.

— И Император посмеет обвинить меня в измене перед всем Советом Ландсраада? — спросил барон затаив дыхание. Он с надеждой ждал ответа «да».

— Слово «посмеет» к Императору неприменимо.

Барон резко повернулся в своей силовой подвеске, чтобы скрыть охватившие его чувства. «Это может случиться еще при моей жизни! Ну, Император!.. Да пусть он только выдвинет такое обвинение! Потом… где надо — подмазать, где надо — надавить; потом — Великие Дома объединятся под моим знаменем, как крестьяне, что в поисках защиты сбегаются к сеньору… Ведь больше всего на свете Великие Дома боятся именно того, что Император начнет натравливать на них своих сардаукаров, уничтожая один Дом за другим поодиночке…»

— Император искренне надеется, что вы не дадите ему повод обвинить вас в измене, — сказал граф.

Очень трудно было не дать иронии прозвучать в ответе, оставив лишь обиду. Но барону это удалось…

— Я всегда был абсолютно лояльным подданным. И ваши слова ранят меня сильнее, чем я мог бы выразить.

— Ум-м-м-м-ах-хм-м-м, — протянул граф.

Барон кивнул, не оборачиваясь. Чуть погодя он сказал:

— Пора на арену.

— Действительно, — согласился граф.

Выйдя из-под шатра тишины, они бок о бок пошли к представителям Младших Домов, по-прежнему толпившимся у дверей. Где-то медленно раскатился удар колокола: двадцать минут до начала.

— Младшие Дома ждут, что вы поведете их, — кивнул граф на толпу.

Двусмысленности… двусмысленности… — подумал барон.

Он поднял голову, в очередной раз любуясь новыми талисманами, повешенными по Сторонам входа в зал, — бычьей головой и писанным маслом портретом Старого Герцога Атрейдеса — отца покойного Лето. Непонятно почему эти трофеи наполнили его какими-то недобрыми предчувствиями. Интересно, а какие мысли будили эти талисманы в герцоге Лето — когда висели в его замке, сперва на Каладане, а потом на Арракисе? Портрет забияки отца — и голова убившего его быка…