Диверсанты Его Величества

А у меня как раз выдалась свободная минута, которую можно посвятить семье. Не так уж много осталось детей… к сожалению.

— Павел, как прошли переговоры? — Мария Федоровна перехватила на половине пути между кабинетом и комнатами дочерей.

— Дорогая, ты разве не слушала?

— Я не о словах, а об общем впечатлении, — улыбнулась императрица. — Он поддается?

Пожимаю плечами:

— Вроде бы не заметил сильного сопротивления ни по одному вопросу. Мы и так предлагаем больше, чем может рассчитывать побежденная страна в обычной ситуации.

— Но у нас необычная?

— У нас да, но зачем ему о том знать? Кстати, душа моя, я не слишком переигрываю?

— В самую пропорцию. Репутация сумасшедшего самодура настолько укрепилась в умах европейских монархов, что самые бредовые твои требования не вызывают удивления.

— Ага, и главное теперь — добиться выполнения требований.

— Добьешься, на то ты и самодур.

— Хочешь свежий каламбур?

— Изволь.

— Жена самодура — сама дура.

— Как грубо, Павел!

— Когда-то я был грубее.

Мария Федоровна построжела лицом, и на щека пропали милые ямочки:

— Мы забыли о тех временах.

— Извини.

— Пустое, я тоже не помню…

— К детям со мной пойдешь?

— А как же дела?

— Потерпят дела. И поужинаем вместе, хорошо?

Утро началось задолго до рассвета. Мысли, кружившиеся в голове всю ночь, не позволили толком уснуть, поэтому, как только в коридорах загрохотали сапоги сменяющихся караулов, я открыл глаза. Вылезать из постели не хочется — печи остыли. И в спальне довольно прохладно. Может быть, стоит изобрести центральное отопление с нормальными чугунными батареями или еще рано? Да, пока не заработала в полную мощность Магнитка… А то металла даже на рельсы не хватает.

Поправив сползающее одеяло у мирно сопящей в подушку супруги, спешу умываться. Вот места не столь отдаленные у меня самые настоящие, с текущей из начищенного медного крана холодной и горячей водой, чугунной ванной, фаянсовой раковиной и чудом отечественной технической мысли — унитазом со сливным бачком. На бачке для форсу — серебряная цепочка.

Из зеркала на меня смотрит невысокий, но крепкий человек средних лет. Белесая щетина на морде немного портит вид, но это дело поправимое. А так нет ни красноты в глазах, ни мешков под ними, ни общей опухлости. На здоровье, слава богу, жаловаться грех — печень не болит, в селезенке не колет, желудок не беспокоит, радикулит отсутствует. И даже, как недавно заметил, вздернутый нос начал выправляться и слегка увеличиваться в размерах. Если так дальше пойдет, придется перечеканивать монеты с моим профилем, иначе на улицах перестанут узнавать. Шучу, конечно…

Так, а где у меня зубная паста? Да-да, не привычный порошок, а полужидкая масса, состоящая из толченого мела, толики соды, меда, отвара лекарственных трав и какой-то дряни, не дающей всему этому засохнуть. Вкусно, между прочим! Только щетка тяжелая — мерзавцы-ювелиры решили, что государю императору невместно пользоваться костяной или деревянной, и сделали ее из золота. Щетина, правда, обыкновенная свиная.

Бритву этим вредителям не доверил — тульские оружейники на заказ отковали из обломка турецкого ятагана не хуже, чем сделали бы в Золингене. Кстати, а сейчас так кто-нибудь по металлу работает? Надо среди пленных поискать, а то Лопухина просила хороших и недорогих мастеров. Тут уж куда как дешево обойдется.

— Веди, Буденный, нас смелее в бой!

Во время бритья почему-то всегда напеваю этот марш. Поначалу цирюльники очень удивлялись. Сейчас удивляться некому — разогнал эту шайку-лейку, оставив трех парикмахеров для жены и дочерей. А уж с собственной щетиной справлюсь самостоятельно. Тем более не люблю, когда у горла орудует остро заточенной железякой совершенно посторонний человек. Кутузову бы доверился, но фельдмаршальской чести урон в скоблении императорской хари. Чай, не Европы, где чесальщики королевских пяток в фаворе. Мы скифы, да…

Ни одного пореза. Мастерство не пропьешь, однако! Кельнские воды идут на хрен — чистого спирту на ладонь и растереть по лицу. Хорошо!

Наполеон явился злой как собака и сразу начал с претензий. С какой цепи сорвался, недомерок корсиканский?

— Ваше Величество, я намерен заявить протест!

— И против чего же вы намереваетесь протестовать, Ваше Величество?

— Мои подданные живут впроголодь, у них нет даже белого хлеба!

— Да? И кто в этом виноват?

— Я говорю о тех, кто в посольстве.

Ерунда какая-то. Какое мне дело до французских дипломатов? Или он подразумевает, что там вообще нечего есть? Сочувствую… Но все равно нужно уточнить.

Поворачиваюсь к Бенкендорфу:

— Александр Христофорович, вы можете прояснить ситуацию?

— У них просто кончились деньги, государь, а французское правительство не может прислать еще из-за военных действий.

— Вот видите, Ваше Величество, все и без моего участия выяснилось.

— Что именно?

— Их безденежье, — отвечаю Наполеону и сразу шепчу министру госбезопасности: — Не мог им в долг дать?

— Два раза давал, — так же шепчет Бенкендорф. — Но Гавриил Романович посчитал посольство территорией иностранного государства и так задрал пошлины…

— А чего они тогда в трактире не питаются?