Дивные времена

— Помянем его отважную душу песней! — сказал Длинный рог. — Приготовься, друг! Споём человеку реквием! Ты знаешь, что это за человек погиб?

И трубы запели, как никогда ещё не пели за всю свою долгую жизнь, полную бурь. Их мощные глотки издавали сильные, скорбные звуки, словно протестовали против смерти убитого.

— Ду-ду-ду! — стонал Длинный рог. — Жил на свете бедный паренёк, он боролся за счастье всех людей. Он работал по двенадцать часов в день и был страшно беден. Ду-ду-ду! Он был отважен, разбрасывал по городу листовки и ночевал на крышах домов. Ду-ду-ду! Он погиб! Он погиб! Его убили у подножия гор!

Когда Длинный рог умолкал, чтобы перевести дух, слышался голос Морского горла:

— О-о-о! Слушайте! Слушайте! Слушай и ты, старый бродяга, Северный ветер! Этот человек был мечтателем! Он хотел свободы для всех, хлеба для всех… Он был счастлив тем, что умеет любить и жертвовать собой для других… О-о-о-о! Слава сильным, слава сильным!

Может быть, Морское горло сказало бы ещё что-нибудь об убитом, но тут сильный залп сотряс тело трубы. Она зашаталась, рассыпалась на куски и рухнула, подняв чёрное облако пыли и сажи.

Длинный рог остался один. Он видел гибель товарища. Длинный рог оглянулся на человека, посмотрел на алую розу на его губах, тяжело качнулся и широкими шагами пошёл по крыше.

— Берегись! — закричали внизу.

Полицейские бросились кто куда.

— Ду-ду-ду! — крикнул им вослед Длинный рог и ринулся вниз.

Берёза, которая всё видела, от страха закрыла глаза.

Здравко Сребров

Серна художника и три луны

В глубине комнаты, на буфете, напротив широких окон, стояла серна. Зеленоватый мох покрывал её шею и живот. На стене висела большая картина, изображавшая хризантемы, а рядом красовалась пёстрая глиняная ваза.

В вазе стояли живые цветы. А хризантемы на картине нарисовал художник.

Чуть поодаль в хрустальной вазе лежали яблоки. На стене висела лампа из кованого железа, её розовый шёлковый абажур напоминал шапку персидского шаха.

Когда лампу зажигали, яблоки становились ещё краснее и блестели, а зеленоватый мох на шее серны золотился.

Серна наставляла ушки, грациозно вытягивала шею и смотрела в тёмные окна. Её тонкие ноги вздрагивали от нетерпения — она была готова в любую минуту спрыгнуть с буфета и умчаться в темноту. Её кожа, покрытая золотистым мохом на шее и животе, тоже вздрагивала, а белые зеркальца возле хвоста становились больше.

— Где лес? — спрашивала серна и вглядывалась в тёмные окна. — Почему луна не одна, а целых три?

Серна знала одну луну и множество звёзд — крупных, как лесные орехи, только они были не зелёные, а золотые; попадались звёзды и поменьше, как брусника, тоже золотые, а были совсем маленькие, будто кто-то рассыпал просяные зёрнышки вдоль Млечного пути.

Луна всходила над большим лесом, что тянулся до самой Чёрной скалы и вечерами был тёмный и страшный. Вершины деревьев начинали серебриться. Свет луны проникал в глубь леса, серебрил жёлуди, малину, землянику, и лес был уже не страшный, а праздничный, разукрашенный звёздами.

Здесь же, в доме художника, было много разных вещей, но леса не было.

— Где же лес? — спрашивала серна и всё смотрела в тёмные окна. — И почему луна не одна? Почему три луны?

Возле радиоприёмника сидела девочка и слушала сказку про вождя краснокожих и бледнолицую красавицу в золотых серёжках с драгоценными голубыми камешками.

Она не вытерпела и сказала:

— Эх, глупышка! Это вовсе не три луны.

Это люстра с тремя абажурами. И почему ты всё время спрашиваешь про лес? Неужели тебе так хочется туда? Смотри, какой снег идёт на улице, в лесу бродят волки, они большие и страшные, у них шерсть стоит дыбом. Волки тебя съедят. Я читала в книжке, что они любят мясо серны. И в лесу всё время нужно оглядываться по сторонам — это не очень приятно! Он весь в снегу, а с веток свисают сосульки. Сейчас там холодно! Лучше стой себе на буфете. Когда кончится сказка про вождя и бледнолицую красавицу, я принесу тебе поесть. Здесь тепло и нет волков.

— Где же лес? — спрашивала серна и смотрела в тёмные окна. — И почему три луны?

Серна родилась в горах, в большом старом лесу, что взбирался до самой Чёрной скалы.

Она любила лес. Там было всё — зелёная листва, трава, брусника и много-много воды в родниках, которые текли с вершины среди мха и зарослей ежевики. Серна любила пить прямо из родника. В воде резвилась серебристая рыбёшка. Ниже по склону лежали россыпи морен, как каменные реки, среди камней пробивалась дикая герань, и весь лес благоухал свежестью.

На деревьях пели птицы: синие с жёлтыми шейками, чёрные с красными клювами в белых галстучках, пёстрые с хохолками и широкими хвостами. На опушке стучал дятел, в глубине леса перекликались горлицы. Там были пчёлы и божьи коровки, над ручьями летали стрекозы, в кустах прыгали зайцы с длинными ушами и куцыми хвостами.

Наверху, на крутых скалах, жил дикий козёл — выше всех, под самыми облаками, под самыми звёздами.

Лес был родиной серны. Она любила его и тосковала по нему.

— Где лес? — спрашивала серна. — И почему луна не одна? Почему три луны?