Для молодых мужчин в теплое время года (рассказы)

- Он хорош был еще в институте, - отвечая словно моим мыслям, говорит Толя, - учились у нас болгары, Андрюха с Сашкой решили пошутить - на военной подготовке тоска - послали полковнику рисуночек: домик, солнышко, человечек, написали: се есм солнце, что-то там еще... Полковник вертел, вертел, дурной был, озлился: кто вам передал? А вам? А вам? - добрался до Андрюхи. Тот спокойно показывает на Сашку. - А вам? - Сашка встает: я писал. Ничего ему не было, конечно...

Толька недолго молчит, закуривает.

- А вот когда конспектом он раз Сашкиным пользовался на экзамене и забыл его потом в парте, физичка нашла, велела Сашке пересдавать, стыдила. Андрюха рядом стоял, смеялся, Сашка, знаешь, когда волновался, красный делался, смешной.

Я не смотрю на Толю, он тоже не смотрит на меня, знает, надо немножко подождать. Мы редко говорим о Саше, а если говорим, потом замолкаем надолго, расходимся, занимаемся каждый своим делом.

В этот раз я не ухожу. Я смотрю на Павлика с Кристинкой, думаю, что Кристина должна была родиться у меня, и я воспитала бы ее иначе, от нее пошла бы цепочка немножко других людей. Но потом мне приходит в голову, что и Павлик тогда должен бы родиться у Марины, и тоже была бы другая цепочка, и в конце концов, все бы уравновесилось.

- Он перевел свою "Волгу" на газ, - говорит Толя. - Шестьсот километров на заряд. Шесть рублей, можно сказать, даром ездит...

И я уже знаю, куда теперь пойдет разговор.

- Хорошо сейчас отпуск, - действительно, поворачивает мысль Толя. - А кончится, как возить продукты, лишний раз в город не съездишь, уж не говорю - со всеми вещами выезжать...

Я молчу, все это я знаю. К нашей даче, добираться на которую надо на электричке, теплоходе и автобусе, нужна хоть какая-нибудь машина. Я знаю, Толька мечтает об автомобиле, права у него еще со школы, на объекте он самозабвенно разъезжает между домами на "Урале", если только есть случай что-то куда-то перевезти.

- Ну, буду вот так сидеть, - говорит Толя, - все равно ведь они поедут, что изменится-то, будет у нас машиной меньше.

Я молчу, знаю, через полгода - новая экспедиция, Тузов зовет Тольку, теперь нет препятствий, Толька примерный семьянин, он хороший системщик.

- У нас есть пятьсот рублей, - говорю я, - за год скопим еще тысячу, к лету можно будет купить старый "Запорожец".

- За полторы-то? - хохочет Толька. - Что ты купишь, ржавое корыто? И как это, интересно, с алиментами моими ты накопишь?

Мы недолго спорим, потом замолкаем, сидим.

- Так, может, я соглашусь? - в который раз спрашивает Толька после паузы.

- Не езди... - в который раз прошу его я, и он в сердцах плюет за окошко, встает, толкает дверь - гремят в коридоре ведра - выходит на улицу и сходу берется за распилку сваленной вчера сухой березы.

Я смотрю, как он пилит, как, вгрызшись пилой в самое толстое место ствола, поворачивается, рычит: - Смеются ведь все уже! - и яростно пилит снова.

- Не езди, - повторяю я чуть слышно, и мне кажется, я обращаюсь уже не к нему, мне кажется, я собираю разбросанные где-то клочки своей жизни пустынную платформу и гладкий, ничего уже не помнящий путь, и утренние пробуждения, когда открываешь глаза, и сразу давит неразрешимая тяжесть, и большой светлый кабинет с множеством игрушек, монотонный голос женщины в белом халате, делающей заученные движения рукой при словах: я хо-ро-шо го-во-рю, и вторящий ей неверный детский голос. Много чего сливается в этих словах, я повторяю их еще раз, и они уходят, как вода в песок, в этот жаркий летний день с терпко пахнущими флоксами, перемазавшимися в песке ребятишками, бешено орудующим пилой Анатолием Борисовичем Федоренко.

Санки

Месяц назад у нее умер муж. Они наряжали елку, он вдруг прилег, побледнел, захрипел, и когда приехала скорая, было уже поздно. Он умер от сердечной недостаточности. Было ему двадцать семь лет.

Первые дни прошли в суете, чтобы успеть похоронить до Нового года. Она бегала, хлопотала и не могла понять, что за мысль крутится в голове, а когда похоронить успели, и в Новый год они ни к кому не пошла, а осталась с сыном у наряженной наполовину елки дома, поймала эту мысль. Они сидела перед телевизором, не плакала, а просто думала, что был человек нужнее всех, а умер - норовишь скорее от него избавиться, вроде чтобы этим успокоиться, и не могла понять, как же это так.

Жили они с мужем хорошо. У нее было два зимних пальто - старое и новое. Старое она обтирала по автобусам на работу, в новом ходила гулять по воскресеньям. Иногда на прогулках они ссорились, тогда он быстро уходил вперед, сутулясь, сложив за спиной руки, чтобы она понимала - идет суровый, серьезный мужчина. Она видела - никакой не мужчина, мальчишка - мальчишкой, вприпрыжку его догоняла, постукивала пальцем по спине, забегала и шла перед ним задом наперед, рискуя свалиться с тротуара. Он смягчался, не изображал больше мужчину, и снова они гуляли в обнимку. Скоро у них родился сынишка, дел прибавилось, но гуляли они по воскресеньям обязательно, теперь уже втроем.