Длинные тени

Как долго еще длился разговор, Берек не слышал, потому что все-таки уснул. Проснулся он, когда на дворе уже стоял день. Абрабанел, собравшись уходить, скинул свой белый халат. Из бокового кармана он извлек большой конверт:

— Господин Куриэл, меня пока не обыскивали. Да здесь, собственно, ничего запретного нет. Это фотографии, которые мне хотелось бы сохранить. Быть может, оставить вам некоторые из них? Это комендант лагеря в Вестерборке — оберштурмфюрер Гемеккер. Я понимаю, на таких нацистов вы достаточно нагляделись, но его патологическая страсть мучить свои жертвы не знает границ. Ему доставляет величайшее удовольствие видеть чужие страдания. Посмотрите на него: с виду благообразен, статен, элегантен. Кто может о таком человеке подумать дурно? Дети и их учителя, которых вы видите на другом снимке, выстроились между двумя бараками в Вестерборке. Детей сейчас отведут на железнодорожную станцию. Вид у них измученный, им бы плакать, а они улыбаются, некоторые даже смеются. Им обещали золотые горы, они верят учителям. Откуда им знать, что учителя, желая их успокоить, скрывают правду. Дети остаются детьми. Сюда они прибыли через три дня после того, как выехали из Вестерборка.

Пассажирский поезд, который вы видите на третьем снимке, состоит из комфортабельных вагонов. Места в нем получили видные специалисты: инженеры, архитекторы, музыканты, художники. К интеллектуалам у нацистов двойная ненависть, но для вида этикет соблюдается. Каждый голландец может легко убедиться, что порядок есть порядок. У состава стоят вооруженные немецкие часовые. Попробуй без билета проникнуть в вагон — не пропустят. Наконец, мне хотелось бы оставить вам снимок здания театра, превращенного в тюрьму, а также мой проездной билет первого класса до Иерусалима.

Пришел Шлок, чтобы увести Абрабанела, и заодно принес черный «кофе». Куриэл попросил врача подождать и предложил ему выпить немного теплого кофе. Но Шлок рассвирепел. Он поднял палку, которую обычно носил при себе каждый капо как символ власти. Куриэл возмутился:

— Не забывайтесь, капо, не то я вам напомню: Нойман запретил вам переступать этот порог с палкой в руках, и еще — без моего разрешения вы не вправе входить сюда.

— Я сюда зашел по долгу службы.

— Капо Шлок! Оставьте нас и ждите за дверью, пока я вас не позову. Вот так! А вам, доктор, спасибо, большое спасибо.

— За что вы меня благодарите?

— За то, что вы показали мне, что настоящий человек всегда и везде человек. Жаль, что мы прежде не были знакомы. А теперь я даже не знаю, что вам сказать на прощание.

— А я, господин Куриэл, думаете, знаю? Давайте пожелаем друг другу, чтобы свершилось чудо: Берек уцелел и смог бы предъявить за нас счет…

Доктор открыл дверь и позвал:

— Капо, я готов.

Когда шаги затихли, Берек, встав на цыпочки, посмотрел в окошко. Куриэл заметил, что он вздрогнул, и спросил:

— Что ты там увидел?

— Как только они свернули в сторону, капо замахнулся на доктора палкой. Но он его не ударил, не волнуйтесь, господин Куриэл. Что ему от него надо?

— Шлоку ничего не стоит избить любого ни за что ни про что. Ничтожный человек.

— Ничтожный? Страшный! Чтобы продлить свою жизнь хоть на час, он готов погубить десятки других.

— Все, что он делает, получает одобрение немцев. Ты, должно быть, заметил: Абрабанелу я не сказал, что я немец. Макс ван Дам это знал, ему я мог сказать, как отношусь к своему народу. Я считаю его опасно больным, и болезнь такова, что мне стыдно называть себя немцем.

— Я знаю, что ван Дам вам на это ответил: так можно говорить о нацистах, а не о немцах.

— Да, примерно так он мне и сказал. Но ты-то откуда это знаешь?

— Когда я был у него, мы говорили и об этом. Он у меня спросил: «Чем еврей Шлок лучше Вагнера, Гомерского, Ноймана? — И добавил: — Всех их на одном суку надо вешать».

В ЖЕНСКОМ БАРАКЕ

День — что год, но время не стоит на месте, и лето уже отступает. Нет-нет да повеет холодом.

Вечером Берек тайком пробрался в женский барак. Первой его заметила Фейгеле-недотрога и сразу же всех оповестила:

— Вы только поглядите, кто к нам пришел! Берек — один, без соглядатая. Что же стряслось с капо Шлоком? Говорят, по дороге сюда в него угодили два камня: один, брошенный немцами, сломал ему шею, а другой — еврейский «подарочек» — окончательно пришиб его. Ай-яй-яй! Что ж теперь будет? Ладно, не переживайте. Если бы Шлок живой был нам так же опасен, как мертвый! Верно я говорю? Берек говорит, что верно.