ДМБ-2000 (66-ой - 1)

Надо полагать, мол, застава Первомайское играла роль пути у наших ротных дедушек. Заветы давно уволившегося Стёпы, нами самими как-то пойманного за хлебом с маслом на КМБ, попирались во все стороны. И устоять перед персиками в сиропе, желтеющими из немедленно вскрытой банки, товарищ старший сержант не мог.

Потому, видать, лишь сочно чавкал и молчал.

Васятка, при всём его альтернативном интеллекте, зрил в корень. Два с половиной месяца в кольце траншей с кулинарными чудесами кухонного блока кого угодно заставят совершать всякие непотребства. Картон коробки прятал в себе никогда особо не любимые шпроты, масляные прибалтийские шпроты, золотившиеся боками на откуда-то появившемся хлебе у Закира с Гризли. Густой рыбно-масляный запах катился по палатке и скрип вскрываемой жести слышался отовсюду.

Мешать фруктовые консервы с рыбными, приправляя их шоколадом — так себе аттракцион, на самом деле. С хорошо ощутимой ноткой экстрима, ведущей в сторону камышового рая за распалагой.

— Священник, ты ж любишь шпроты, — спросил кто-то за меня у Славки, — махнёшься на «Космос»?

— Пачка за банку, — Священник даже не задумался, явно набирая очки греховности.

— Жадность — грех, Слава.

— Полторы.

— Две.

— И шоколад.

— А…

Шоколад было жаль. Но синие пачки «Космоса» влекли куда больше. Курево появилось в одиннадцатом, когда закончился баскет, появилось как-то сразу и также мгновенно захватило, сделав настоящим нарком.

Мы махнулись, коробку прижал локтем и пошёл за палатку. Как оказалось — к Киму.

— Ныкаться решил? — спросил Ким, макая в сгущёнку печенье и отправляя в рот.

— Да.

— Правильно.

Я курил, Ким ел, шелестя обёрткой «Юбилейного». Ей-ей, тогда-то оно попалось мне в первый раз. В жизни случилось много печенья, разного печенья, от бабушкиных сахарных лепёшек с проколами вилкой до курабье и глаголиков из детско-любимой кулинарии с молочными коктейлями, от венгерских сендвичей с шоколадом между двумя кругляшами, тогда ещё настоящим шоколадом и до каменной твёрдости азербайджанского из сине-жёлтых пачек, едва-едва подающегося под кипятком в стакане. Но «Юбилейное»…

Его на самом деле выпустили к трёхсотлетию дома Романовых. Его хрупали дамы и господа, его рецептуру национализировали товарищи большевики, революционные матросы в целом и прекрасная Коллонтай в частности, ему уже век и оно оказалось создано для дембельской каши.

Банки самой лучшей, производства Верховского молочного комбината, в нулевых выкупленной то ли «Магнитом», то ли «Пятёрочкой», лежали в тех же коробках. Ким заныкал мою вместе с моей пачкой печенья и мы употребили их второго января, оказавшись на двойном посту.

Высыпь «Юбилейное» в чистое полотенце, заверни и отбей в крошку. Её в котелок и туда же, размешивая ложкой, банку сгущёнки. Вуаля, дембельская каша готова, садись жрать, пожалуйста.

Половина сладкого содержимого роты ушла к товарищам сержантам, и они даже не подхватили диатез от переизбытка сладкого в организмах. Дембельская каша потреблялась ими три дня подряд и никто не пожаловался на занывшие зубы.

Под упаковкой бритвенных станков прятался календарик на 1999-ый с лихим парнягой в краповом на фоне Кремля и эмблемой ВВ. Он и сейчас стоит на книжной полке моей мамы.

На сам Новый Год омоновцы на блокпосте, явно скучая, палили трассерами и, скинувшись с офицерами заставы, где-то купили фейрверк. Им явно не желалось уступать в форсе перед деревенскими, где каждый второй дом пулял вверх разноцветные пиротехнические цветы, звёзды и букеты. И у них получилось, пусть и коротко, но очень красочно.

Я дымил так себе «Космосом», мечтал о «Магне», недоступных мне девичьих выпуклостях, смотрел на угасающие новогодние огни и вдруг понял простую вещь.

Я очень жду следующий Новый Год.

Если б мы знали — где его встретим…

Первомайка

Если бы память открывалась как папки в компе, было бы страшно жить. Память дарит разные чувства, но иногда заставляет настоящее убегать от прошлого. Если бы у памяти имелись папки Винды, можно было бы рехнуться и жить в густом болоте ностальгии.

Но Первомайку помню. И даже могу по ней пройтись, если постараться. Да и чего там, собственно, идти?

Нас не хватало, нас, бойцов, не хватало дивизии всю службу моего призыва. А ещё до нас и после, а уж как было потом — не знаю, да и какая разница? Нас не хватало, дырки затыкали в самой лучшей манере русского человека — стиснув зубы и преодолевая. И, да, русскими мы были все, от марийцев с чувашами и до лезгина Кэмела. Так уж вышло, такая судьба.

Продсклад, кухня, саманные коробки нужных бытовок, два вагончика — штаба заставы с койками командира и начштаба и медпункт, прятавший в себе двух санинструкторов. Кирпичная коробка подстанции и бани, цистерна с водой и натоптанная тропка к землянка собаковода и дальней от КПП части траншей.

Серая громада, внутри которой мы жили, нависала над палаткой столовой, незаметно переставшая казаться большой.