ДМБ-2000 (66-ой - 1)

В войсках портупеей называют широкий удобный ремень с двумя рядами дырок для затягивания. Сейчас они чаще всего просто ремни из разных видов ткани, от обычного нейлона до какой-нибудь супер-пупер-тактической кордуры. Тогда, в святые, лихие, дикие и нищие девяностые, портупеи имелись двух видов — офицерско-кожаные и резиново-солдатские.

Первые, как наследство СССР, порой попадались на глаза со звёздами, красивыми стежками по всей длине, с тренчиками и узорами. Наши были куда проще, практичнее и, порой, недолговечнее, ссыхаясь, морщась, трескаясь и вообще. Вот только главное тут оказывалось практичнее и удобнее, оставляя старому доброму солдатскому кожаному ремню лишь два плюса: кожу материала и здоровенную латунную бляху. Ремень смазывался кремом после бритья, полировался и доводился до глянца, отдающего красным оттенком. Бляху, с самой собой звездой, не просто полировали, а превращали в зеркальное сияние не только пастой ГОИ да куском шерстяного одеяла, но и кончиком обычной иглы.

Плюсы часто убивались самым простым способом — выдачей рядовому солдату эрзац-деревяшек со стальными, крашеными в хаки, пряжками. Деревяшка она и в Африке деревяшка, в негодность приходила быстро.

— Ты куда портупею проебал, боец? — совершенно не ласково поинтересовался у меня старшина, рассматривая коричнево-чёрное уёбище, красующееся поверх моего бушлата. — Где, спрашиваю, твоя чёрная портупея с пятнышками от краски, что ты, дебила кусок, никак не можешь оттереть? Как ты у меня будешь с пулемётом бегать, а, техасский рейнджер, бля?!

— А её дембель спиздил, — хмыкнул Ефимов-Филиппчик, или Филиппов-Ефимчик, вовсю ощущавший себя за самого старшего, — и уволился.

— В рот мне ноги, етит твою налево, охуярок… — старшина пожал плечами, — ну, проебал, так проебал, сам и разбирайся теперь.

Всю правоту старшины понял почти сразу же, через пару часов. Первомайку подняли в «кольцо».

— Кольцо! Кольцо, блядь!

Нас не тренировали, тренировать нужно нормально отдыхающих, питающихся и понимающих результат профессионалов. Мы пока были обычными духами, вечно голодными, с мешками от усталости, с локтями и коленками грязными от стенок траншей и руками в занозах с царапинами от свилеватых брёвен, поленьев и чурок. Потому нас дрочили, дрочили до нужной кондиции, до автоматизма времён пруссаков Фридриха Второго.

— Солдат есть автомат, к ружью приставленный…

Ну, рационального немного хватало, хотя тогда оно не понималось.

Кольцо — ты должен быть на своей позиции, занять ячейку и быть готовым воевать. Кольцо — когда на заставу напали и застава отбивается.

Кольцо — через три месяца в санчасти Краса ночью кто-то шибко умный из неположенцев, не поехавших в Даг, ночью крикнул «кольцо». Мы тогда акклиматизировались и половина полка валялась с кашлем. Мы проснулись и побежали, побежали, побежали… Кто-то огрёб хороших свеже-горячих.

Так что «кольцо» всегда звучала одинаково бодряще, хоть днём, хоть ночью.

— Кольцо, бля!

Нам перенесли позиции и теперь наши выходили на село. Быстрее всего попасть туда выходило через диагональную траншею, идущую мимом вертолётки. Туда-то мы влетели всем отделением, пыхтя, звеня, топоча и спотыкаясь.

Бедной, бедной ровно побирушки у церквей после революций с войнами, бедной российской армии девяностых ни хрена не хватало. От обуви до средств защиты, от нового вооружения и до формы. Как мы тогда умудрялись воевать? Да так же, как в Войну наши деды с прадедами — на злости, пердячей тяге и желании быстрее закончить эту херню.

Броники «кора» не держались на липучках. Каски, что шлемы стальные образца куликовской битвы и штурма Берлина, без вязаных подшлемников и с убитыми кожаными ремешками, прыгали на шапках-ушанках в такт бегу, кирзачи с КМБ, уже стоптанные и разваливающиеся, скользили по грязи.

Только это полбеды…

Мой обожаемый РПК, мое любимое «весло», неслось в руке не жу-жу, пулемёт стал привычным. Смешно и грешно выходило с его носимым, сука, боеприпасом. Вот тут стало ясно выражение глаз многоопытного старшины, чётко знавшего — о чём говорил насчёт портупеи.

Восемь магазинов по сорок пять патронов, два больших подсумка Советской Армии, брезентовых, на длинных ремнях, никак не цеплявшихся нормально на эрзац-ремень, оставленный в обмен на мою портупею. Он оказался уже, он скользил, становясь шире и подсумки шарашили меня по ляжкам. Шарашили, потому как левая рука держала шлем стальной, желавший улететь к ебеням с моей ушанки непонятного офицерско-большого образца.

Полный абзац, в общем, а не воин.

— Я ногу подвернул, — сказал Федос, — больно, сука.

Я не ответил и, глядя в амбразуру ячейки, только сопел и ненавидел армейку ещё больше. Хотя, казалось бы, как такое возможно?!

Рыжий шар