Дмитрий Донской

Русских в Улусе Джучи, впрочем, как и арабов и персов, удивляла картинная церемонность ордынцев в их обращении с женщинами, но еще более — то особое место, которое женщина занимала не только в быту, но и в государственной жизни. Хан, бывало, не сядет на трон во дворце, пока не встретит у входа и не проведет на сиденья всех своих хатуней; не пригубит чаши с вином, пока им собственноручно не нальет. Вручение привезенных с собою подарков иноземцы начинали с хатуней, лишь напоследок одаривали главную жену и хана. От воли жен, а особенно старшей, часто зависело расположение хана к приезжему князю-даннику. После смерти властелина его первая жена становилась регентшей, иногда и при взрослых уже сыновьях. На каждом почти шагу прислушиваясь к мнениям женщин, ханы заражались от них капризностью, непостоянством мнений, доверчивостью к сплетне, а не удовлетворяемую сполна жажду единоличной власти сплошь да рядом утоляли вспышками кровожадной жестокости.

Так, про хана Узбека (современника Ивана Калиты), при котором в Орде казнили шестерых русских князей, известно было, что путь к трону открыла ему одна из жен его родителя. Став хозяином царского дворца, Узбек сделал эту женщину собственной супругой, и муллы втолковали народу, что в поступке таком нет греха, ибо родитель владыки не исповедовал ислам и потому его брак с нынешней женой его сына не считался законным. А вот сам Узбек, который, по словам велеречивого персидского поэта, «был украшен красою ислама» и у которого «шея чистосердечия была убрана жемчугами веры», имел полное право жениться на незаконной отцовой жене.

Жестокость этого властителя, при котором Золотая Орда достигла пределов своего могущества, отличалась особой изобретательностью. Своих знатных пленников, заведомо обреченных смерти, Узбек имел обыкновение томить неопределенностью, изматывать им душу разноречивыми слухами: то о близкой уже казни, то о ее отсрочке, то даже о возможной царской милости.

Так именно он поступил с несчастным тверским князем Михаилом Ярославичем. Сначала затаскали князя по судам, затем заковали в железа и навесили на шею цепь; на другой день прикрепили к шее еще и деревянную колоду. В таком виде возили его за ставкой, а хан тем временем охотился; потом приволокли Михаила Ярославича на городской торг, и тут, на виду у толпы купцов, заимодавцев, воинов и просто зевак князь был разрешен от уз и наряжен в богатые одежды; слуги даже принесли ему нарочно изготовленные яства, но он, чуя недоброе, отказался от еды и питья; и снова его при всех раздели и скрутили железами; и еще двадцать шесть дней возили с места на место, все с той же колодой на шее, по следам царского кочевья; до последнего дня надеялся Михаил Ярославич, что минует его страшная участь, посылал верных слуг к ханше, которая обещалась помочь. И за час до своей смерти послал было за ней, да поздно уже оказалось, а скорее всего, что и бесполезно: за подарки чего не пообещает женщина? Били его сапогами; схватив за уши, один из палачей колотил князя головой об землю, пока наконец другой не всадил ему нож в грудь и не повернул рукоять между ребрами в одну и в другую сторону.

К кому из ханш посылал Михаил Ярославич за помощью? Не к Узбековой ли любимице Тайдуле?

В 1359 году московский мальчик-князь не просто имел возможность, по даже обязательно должен был навестить легендарную Тайдулу и вручить ей достойные ее возраста и исключительного положения при дворе подарки. Но если он прибыл в Улус Джучи в 1361 году, то ханши-регентши уже не было в живых. В промежутке между этими годами в Синей Орде, простиравшейся к востоку от Волги, объявился очередной искатель кровавой славы по имени Хидырь. Нагрянув из заяицких степей в Сарай, он расправился с Наурусом и его сыном, а заодно умертвил и Тайдулу, видимо, не без основания опасаясь, что эта коварная женщина, дольше всех живущая в сарайском дворце, может как-нибудь оказаться смертельно опасной и для него самого.

VII

Русские летописи не содержат никаких подробностей о первом пребывании Дмитрия в Орде. Мы не знаем даже, был ли он представлен хану — Наурусу или Хидырю. В летние месяцы хан вполне мог кочевать по степным раздольям, а не скучать в городской духоте. Но, возможно, новоиспеченный царь не был настолько самоуверен и беспечен, чтобы надолго отлучаться из едва лишь завоеванного Сарая, в котором, что ни особняк, то свой отпрыск непомерно расплодившегося Чингисханова рода. Если хан все же пребывал теперь в ставке, то туда же следовало отправляться и русским князьям, а не ждать до поздней осени его возвращения в город.