Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь

Василий все круче и круче вникал в дела правления. Все более становился великим князем всей Русской земли. К тому толкал и Киприан, паки озабоченный судьбою церкви после крушения Болгарского царства, за которым проглядывалась уже и скорая гибель Византии, ныне осажденной султаном Баязетом. А тогда — с кем останет он и на кого сможет опереться православная церковь, ежели и в Литве возобладают католики? На возвращение Витовта в лоно православия надежды, конечно, еще и теплились, но… Слишком ведая тамошние дела, Киприан не был склонен тешить себя излишне радужными надеждами! И оставалась единая Русь. Единая, скажем точнее, Владимирская Русь. И единый великий князь Московский, способный защитить и отстоять от гибельного поругания православную церковь! Так что вовсе не безразличен Киприану был молодой князь Василий с его далеко идущими замыслами. Да и Дума государева, те самые бояре, что при нынешнем раскладе имели право и власть родниться с княжескими домами той же Твери, Ярославля, Ростова, не склонны были ограничивать или удерживать князя своего в его намереньях наложить лапу на оба Новгорода.

С Новгородом Великим, однако, на этот раз не получилось. Мир был зело непрочен, княжеские даныцики не ушли ни из Вол ока-Дамского, ни из Торжка, но и прямых военных действий не творилось ни с той, ни с другой стороны. А посему…

Василий переменил отцову поваду сиднем сидеть в тесном покое княжом. Расхаживал, сделав своею, по верхней палате, где собирались избранные думцы отцовы. Расхаживал, веля никого не пускать к нему в этот час.

Соня, прежняя сероглазая красавица, а теперь почти королева, соперничающая с далекой Ядвигой… Не ради нее ли и часозвон на Фроловской башне повелел учредить? Мастер был приглашен иноземный, фрязин, великий хитрец по часовому устроению. Предлагал князю фигуры устроить, чтобы двигались, да, по совету бояр, отвергся того. Зазорно показалось творить на немецкий лад, да и, с русскими-то зимами да вьюгами, оледенеет весь тот прехитрый механизм! Нет уж, пусть часы как часы, а к ним — колокольный бой на каждый час, дабы издали знатье было, какое нынче время. Бой тот помогали иноземцу сооружать свои, русичи. Получилось складно. Теперь где хошь на Москве мочно по числу ударов сосчитать, который час… Соня и русский распашной сарафан ухитряется носить на иноземный лад, и рогатую кику себе, как словно у немецких да польских дам, измыслила переделать. А ему? Замок сооружать на Москве? А опосле не знать, как и натопить те фряжские палаты да залы! Нет, Сонюшка, придет тебе на русский салтык переходить! Не в той земле, не в том краю живешь, да и бояре тебя, не ровен час, понимать перестанут!

Так вот, пока ее нет рядом и не кружит голову похотное вожделение, мог и жену свою оценить по истине молодой Московский великий князь. Ну, а подумав подоле… Подолее подумавши, помечтав, начинал представлять ее себе неспешно и лукаво раздевающейся, она и сорочку скидывала, ложась в супружескую постель, ради стыдных ласк, доводящих Василия до исступления… И уже когда начинал видеть ее всю мысленными очами, сознание мглилось и все зачинало плыть и мреть, словно в тумане хмельном. Тогда уже ничего не понимал, не чуял, кроме одного, зверского: добраться и овладеть! "Неужели и у батюшки с матушкою было такое, тогда еще, давно, до рождения моего?!" — спрашивал себя иногда, заливаясь краскою стыда. Строгий лик матери, полжизни нынче проводящей за молитвою да в заботах о зодчестве церковном, не давал права и подумать о таком! Только раз, и то Святками, когда она с боярынями рядились в личины да в диковинные наряды кудесов, и слышал материн прежний, незаботный, заливистый смех. Но уже воротясь в терем и скидывая потешное платье, была снова пасмурна и строга. Разболокшись, стала перед иконами на колени, долго молилась, верно прося у Господа прощения за участие в языческих игрищах, в которых, однако, и не участвовать не могла: ряжеными ходили все, и от того обычая отстать ей, хоть и вдове, хоть и великой княгине, было не можно.

Василий ходил по палате взад и вперед. На сунувшего было нос Федьку Свибла рыкнул, аки юный медведь, и отцов боярин разом исчез, дабы не нарваться на что худшее.

— Не получился ров, не вышел! Ну и не получился! Теперича будут по Москве его год костерить! Дадено ведь и лесу и тесу тем, у кого хоромы снесли, дадено! Нет, будут его язвить, жалиться боярам будут! Тьфу! А ежели попытаются, как при батюшке, взять Москву? Хоромы им, видите ли, жаль! (Знал, что не прав, и оттого ярился тем более.) Того бы ратника спросить, Ивана Федорова… Кажись, впрочем, его-то двор за Неглинной… Ладно! Не о том нынче речь! И ров тот придумали без ума, ясно было, что вода не пойдет! — Помотал головой. — Положили на совете упорно копать, до осени, хотя иные и предлагали бросить разом… Ладно! Не до того! — И долило, и страшило его не то теперь. — Свадьба сестры на носу, а тут…