Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь

Актау со своим туменом "ушел от преследования в Рум и поселился там". Опять неясно, означает ли Рум жалкие остатки Ромейской державы, что вряд ли, или скорее в Турцию, которую на Востоке долгое время тоже называли Румом, памятуя, что земли, захваченные турками, совсем недавно составляли владения византийских василевсов. Султан Бая-зет очень и очень мог, тем паче в преддверии войны с Тимуром, принять к себе ордынского беглеца. И тогда можно добавить, что Актау ушел к Баязету через Кавказ, по-видимому, опять сквозь Дарьяльский проход и Грузию. Утурку скрывался от Тимура также на Кавказе, в ущельях Эльбруса, но тоже был, хоть и позднее, разгромлен, пойман и убит.

Миран-Шах, догнавший Тимура, и Джехан-Шах-бахадур вторично погромили правое крыло Джучиева улуса, сообщает тот же летописец, ограбили города Сарай и Урусчук, гнали табуны скота, везли полоненных женщин и девушек.

Бек-Ярык-оглану, окруженному на Дону, и на этот раз удалось вырваться. Почерневший от усталости и недосыпа, Васька раз за разом водил в бешеные атаки свою сотню, уменьшившуюся до полутора десятка воинов. В конце концов, вырываясь, пришлось бросить все. Бек-Ярык отступал только с одним сыном, оставив в плену всю семью и гарем. Тимур, зайдя в брошенную юрту оглана, оглядел женщин и детей упрямого эмира, сидевших тесною кучкой, как испуганные куры, усмехнулся, покачал головой. На улице шел грабеж, вопили насилуемые женщины, мычал скот, плакали дети. На него нашел один из тех редких припадков благородства, которые удивляли современников в Тимуре превыше всего. Запретив грабить и насиловать женщин своего врага, он отослал семью Бек-Ярыка вослед за хозяином, и посланные, едва настигнув бегущего оглана с остатками его войск, вручили Бек-Ярыку его семью, как подарок от грозного Железного Хромца.

Вечером этого дня Бек-Ярык сидел, свеся голову, и думал. На взошедшего в шатер Ваську поднял тяжелые, скорбные глаза.

— Куда теперь? — спросил Васька. Бегство, бессонные ночи, скудная, сухомятью, еда у кизячных костров сблизили оглана с его сотником почти до состояния дружбы.

Бек-Ярык поглядел смуро, подумал, покивал головою. Ответил:

— На Русь! Больше некуда! Авось примут к себе! Тебя же посылаю в Литву. Отыщи Тохтамыша! Узнай, как там и что! Сумеешь?

Васька в свою очередь нагнул голову. Сумеречно подумалось о том, что его возвращение домой откладывается снова на неопределенный срок. Но и предать Бек-Ярыка сейчас, в этот миг его униженья и позора, не мог. Поглядел в глаза, ответил честно:

— Сумею! — И больше говорить было не о чем. Васька постоял еще, помялся. Молча принял протянутый ему кошель с серебром и вышел вон, кивнув на последний возглас оглана:

— Ратных, кого надобно, из своей сотни возьми!

Васька бледно усмехнулся при слове "сотня". От сотни оставалось восемь душ, и пятеро из них — тяжко раненные…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На Москве обо всем, что происходило на далеком Кавказе, сперва не ведали вовсе. Во всяком случае, еще в мае и даже в июне о битве на Тереке тут попросту не знали. Знали только, что царь Тохтамыш ушел воевать с Железным Хромцом, Темерь-Аксаком, куда-то за Кавказские горы. Ушел и ушел! И то уже было хорошо, что далеко от нас! Копали ров, готовились к покосу, косили, в сухмень пережили очередной пожар, потом деятельно рубили новые хоромы взамен сгоревших. Тревожные слухи начали доходить только в июле, когда выяснилось, что Темерь-Аксак не только разбил Тохтамыша, но и преследует остатки его войск, продвигаясь к северу, и уже дошел до Самарской луки, все уничтожая на своем пути.

Старик Федор Кошка нынче болел, оставался дома, а без него ордынская почта работала плохо, вести запаздывали, доходя, когда уже поздно становило что-либо решать.

Прознавши о поражении Тохтамышевом (размеров этого разгрома никто еще представить себе не мог), балагурили, поминали давешнее московское взятие, толковали о том, что так-де ему, разбойнику, и нать! На татаринов с ордынского двора в Кремнике поглядывали с лукавым прищуром. Однако больше занимала и бояр, и посад судьба князей суздальских да неодоленные новогородцы, снова начавшие подымать голову. Тревожил и Витовт. Софьин возок провожали в улицах косыми взглядами. Василий бесился, а что содеешь? "Мнения народного" воинской силою изменить не можно!

Иван Федоров тоже, как и все, был в хлопотах. С пожара слегла государыня-мать, приходилось разрываться между двумя службами, владычной и княжой, да сверх того вести хозяйство в Островом, где уже начинал поспевать хлеб. А на жатве господину не быть — недостанет и хлеба! И потому слухи о Темерь-Аксаке так же мало занимали его, как и других.