Дмитрий Донской, князь благоверный[3-е изд дополн.]

Зная, однако, что на Руси не менее, чем право, почитается стоящая за ним и над ним правда, Дмитрий-Фома и с этой стороны хотел видеть себя неуязвимым. В том ли она, искомая правда, что судьбы всей нашей земли, с десятками её городов и княжеств, окажутся в неопытных руках дитяти, а не под хозяйским приглядом мужа зрелого, многоопытного? Ясно, что внук Калиты сам править не может, что вместо него к власти общерусской рванутся сразу несколько боярских ручищ, что начнётся несусветное колобродство, хапанье и растаскивание кусков по боярским ларям — на горе землепашцу, на потеху той же Орде. Такою-то правдой сыты, от неё наплакались вдоволь.

К тому же — сверху-то глядя, а не от своего пупа, — Суздаль с Нижним куда удобнее для правления, чем глухая Москва. Нижний запирает замком слияние двух великих рек Междуречья, богатства сюда стекутся отовсюду и уже стекаются. А Суздаль много древнее не только Москвы, но и Владимира престольного, сам предок наш Александр Ярославич любил сей град особо и из него правил всей землёй.

Правду свою нужно доказывать сейчас же, немедля, понимал Дмитрий-Фома. Набег новгородцев-ушкуйников на булгарский город Жукотин и последовавшая затем расправа мусульман над христианским населением булгарского улуса виделись ему подходящим поводом, чтоб разом показать соотечественникам и свою новую власть, и рассудительность, и справедливость, и верность старым уставам великокняжеского держания. А заодно чтобы и в Сарае заметили, как он блюдёт ордынский интерес.

Гонцы поскакали по городам — созывать князей на съезд. Проводить его Дмитрий-Фома назначил в Костроме, а то её, Кострому, московские совсем уж было прижилили — последнего князя костромского выгнали и наместников своих насылают. На съезде было решено разбой ушкуйников осудить, участников набега на Жукотин разыскать, награбленное у них изъять, а самих выдать в Орду. Что ж что новгородцы! Заслужили — получат и новгородцы по заслугам. Теперь прикусят языки недоброжелатели, твердящие, что новый великий князь владимирский — ставленник Новгорода. Независимый, решительный шаг сделан в Костроме, шаг в духе Александра Ярославича, который, как известно, не стеснялся круто наказывать перед Ордой своих же, православных, когда требовала того решительная минута.

Однако костромской съезд не произвёл ожидаемого впечатления. Уж потому хотя бы, что выглядело княжеское собрание как-то жидковато. Не приехали тверичи, не было никого — хотя бы боярина нарочитого — из насупившейся Москвы, из Рязани, из Смоленска, из Белозерья. Кроме самого Дмитрия-Фомы, присутствовали только его старший брат Андрей Константинович, да ростовский Константин Васильевич, женатый на дочери Калиты, но держащий обиду на москвичей, да ещё кое-кто из захудалого удельного княжья.

Неявка означала и неповиновение, и молчаливо выражаемое осуждение, и осторожную выжидательность тех, кто постеснялся открыто отступиться от промосковской линии, вроде бы и стёртой сейчас с лица земли, но, значит, слишком всё-таки прочно отпечатанной в сознании большинства.

Возможно, именно теперь, в Костроме, Дмитрий Константинович и засомневался в себе впервые, и посмурнел, и призадумался, хоть на малый-то миг.

II

Тонковыйный отрок двенадцати неполных лет садится, судорожно напрягшись, на боевого коня, по-походному осёдланного и озбруенного; рядом дядьки подсаживают на таких же коней братца его, Ивана Малого, и братана их Владимира. Ивашка улыбается, усевшись верхом, ему забава, восторг; под ним добрая, шириной с лежанку спинища лошади; толстая, подстриженная и закинутая на один бок грива, а внизу, вокруг — рябь людских лиц, каких-то непривычно опрокинутых, неузнаваемых. Владимир вопросительно поглядывает на Дмитрия и, кажется, впитывает каждое его движение: как Дмитрий себя поведёт, так и он будет. Мария крестит его на дорогу. Александра с едва сдерживаемыми слезами вглядывается в своего смеющегося Ванечку. Василий Вельяминов утешает сестру: ничего не станется с детьми, сами все поляжем, но князья пребудут невредимы; это лишь для проводов, чтобы весь город увидел: приодели в воинское, подняли на коней, а дальше будут ехать в мягком возке, с четырёх сторон окружённые живыми стенами верховных кольчужников…

Накануне Москва взликовала, получив срочную весть: в Орде наконец решено в пользу Дмитрия Ивановича. Бог видит, наша правда, не дал в обиду безотцовщину!