Дмитрий Донской. Зори над Русью

Медленно закрутились туманные кудери, в одном месте туман потемнел. Петруша разглядел: «На дороге всадник. Ордынец?»

Прищурясь, прицелился в круглое пятно щита, ждал. Воющий свист татарской стрелы заставил разжать пальцы.

Глухой удар, гортанный вскрик, потонувший в звонком, чуть с дребезжинкой гуле щита, по которому неистово колотил Петруша. Ордынцы кинулись к засеке. Над головой Петруши в ствол ударила сулица.

«Какая сила! А если бы в меня…» — Петруша не успел додумать, враги были под самой засекой. Парнишка схватился за меч. Рядом спокойный голос Семена:

— Зря меч вынул. На засеку им не залезть. Стрелами бей!

И вправду, разве перелезешь через высокий завал. Топорами сделана засека, а поглядеть — кажется: буря прошла, свалила, перемешала стволы, ощетинила вал острыми сучьями. Ордынцы и сами поняли, что на засеку напоролись. Осыпая защитников дождем стрел, они подхватили своих раненых и ушли в туман. Оттуда еще раз, уже не целясь, ударили стрелами. Все затихло, лишь на гребне засеки постанывали те, кто не уберегся от ордынских стрел. Впрочем, стонали не все, трое лежали убитые наповал, четвертый хрипел чуть слышно.

Склонившийся над ним Карп Олексин расстегивал ворот. Сзади подошел Семен, спросил:

— Ну как?

Карп откликнулся негромко:

— Отходит…

День спустя, Хизр, сжимая в кулаке стрелу, пущенную Петрушей, кричал:

— Было! Было! Нукера Газана мальчишка подстрелил, весь десяток назад побежал. Ныне мужики за срубленные деревья спрятались, стрелами пугнули — три сотни побежали. Я вас всех, всех…

К Хизру подошел Арабшах, взял из его рук стрелу, принялся внимательно рассматривать ее.

Хизр выкричался, замолчал, но все еще дышал тяжело, время от времени принимался топать ногами. Арабшах скосил на него глаз, сказал насмешливо:

— На кострище топчешься, все чувяки сажей измазал. Не мужики были в засаде…

— Мужики!

— Посмотри сам. Стрела из трех полос склеена, ее и сырость не покоробит, и солнце не покривит. Таких стрел у мужиков не бывает. Московскую дорогу защищали нукеры Митри–князя. А ты звал меня на Москву, сулил легкую наживу. Вот она, добыча московская — стрела.

Хизр остыл. Качнув головой, не то спросил, не то высказал свои затаенные мысли:

— Не пойдешь ты на Русь, Арабшах.

Арабшах оскалил желтые зубы — не поймешь, смеется оглан или злобится.

— Я пойду на Русь, святой Хизр, пойду! Только не на Москву, а на Рязань…

9. ВЛАДЫЧНЫЙ ПОСОХ

Бывает так: ударит гром раз, ударит другой, и полетят отголоски над дебрями и полями, над реками и озерами в синюю даль с холма на холм.

Так из сердца в сердце летела по Руси тревога.

Едва успела побуреть и впитаться в пепел Нижнего Новгорода кровь нижегородцев, как «того же лета татарове взяша град Переяславль Рязанский и множество людей побиша, и сам князь Олег едва из рук их убежал исстрелян».

Старики, умудренные опытом, и беспечные юноши, смерды и князья — все на Руси понимали: неспроста эти набеги. Недаром Мамай грозит напомнить Руси нашествие Батыево. Недаром! Еще сейчас ладно, разбушевалась метелями зима, перемела дороги, а лето придет… Не миновать смертной борьбы! Тяжелым, давним недугом было для Руси иго, а ныне старая неутихающая боль до того наболела, что стала нестерпимой. Видел это митрополит Алексий, жадно вглядываясь в посуровевшие лица людей, но, как на грех, своя хворь одолевала. Что такое боль одного человека перед горем и болью народными — песчинка, но на человека песчинка эта камнем наваливается, и под ее мертвой тяжестью иссякают силы медленно, но неудержимо.

Митрополит Алексий с трудом поднял набрякшие веки. За слюдяным окошком дрожит, переливается луч звезды, а в глубине груди, у самого сердца, напряглась, дрожит какая–то жилка.

«Только бы в одночасье не помереть, — думает митрополит, — только бы успеть посох владычный в верные руки передать».

Чуть скрипнула дверь, беззвучно ступая по мягкому половику, вошел послушник.

— Пришел он?

— Пришел, владыко.

— Пусть войдет.

— Нельзя ему к тебе войти, холодный он, в бороде снегу набилось, долго ли тебе застудиться…

Митрополит откинулся на подушки.

— Пусть войдет, какой есть, мне медлить недосуг. Мудрецы! Ухожу я туда, где «несть болезней и воздыхания», а вы тревожитесь, чтоб не застудить меня.

Послушник хотел возразить, но из сеней раздался голос:

— Полно, владыко, не от всех болезней помирают. Возраст твой преклонный, как хвори не быть.

— Хворь хвори рознь, — откликнулся Алексий, — не уговаривай меня, отец Сергий, не за тем звал тебя.

Сергий вошел, склонился перед митрополитом, ждал, когда тот благословит. Чуть звякнула цепочка. Сергий удивленно поднял глаза и, увидев в руках у Алексия золотой крест, испуганно отстранился.

— Не надо, владыко! Смолоду не был я златоносцем!

Алексий через силу улыбнулся.

— Не о злате речь. Сим крестом благословляю тебя, быть тебе по моей кончине митрополитом всея Руси.

— В Киеве митрополит Киприан сидит, он не чета мне, муж вельми ученый.

— Чужестранец он, — сказал митрополит и снова поднял крест.

Сергий обеими руками заслонился от креста.