Дмитрий Донской. Зори над Русью

— Плотника Петра едва опознали: все лицо рассечено.

— Это москвич? Знавал я его. Ругатель был покойник, не тем будь помянут.

— Мастер он был, своего дела художник.

— Это так! Умелец. Он и ругался, дело любя.

Далеко в поле махали сорванной рубахой.

— Здесь князь Митрий… — доносилось едва слышно.

Владимир послушно повернул коня, но ехал без надежды.

«Где тут сразу тело брата найти, все поле павшими усеяно. Травы от кровавой росы поникли. Конь по брюхо в крови измазан. Много битв видеть пришлось, но такой…»

Когда приблизился, ухо уловило обрывки спора:

— Нет, не князь это…

— Говорю, он! Мне ли Митрия Ивановича не знать.

— Тоже, нашли князя! Нет того, чтоб подумать, почему доспех на нем простой? Ну какой это князь!

— Нашли–то его кто? Гришка Костромич да Федька Сабур, костромич тож. Отколь им Московского князя в лицо знать?

Народ расступился перед конем Владимира.

— Брат! — Владимир почти свалился с седла, споткнулся о ствол березки, упал на колени. Подняв бесчувственную голову, звал: — Брат! Князь! Митя! — Ладонь ощутила тепло щеки. — Жив!

Сабур протянул ковш.

— Вот водицы принесли. Плесни ему в лицо. Вот так…

Дмитрий вздрогнул, открыл глаза. Попытался подняться, не мог. Все тело избито. Владимир твердо взял его за руку:

— Встань!

Дмитрий поднялся. Увидел кровавый закат над окровавленным Куликовым полем, увидел родные стяги, родные, русские лица. Взгляд его просветлел.

— Разгромлена Орда?!

— Разгромлена, княже, — ответил Федор Сабур. — Отныне будет помнить Русь побоище Мамаево, отныне не только Александра Невского, но и Дмитрия Донского помнить будут.

Дмитрий покачал головой.

— Велика честь, не по мне. Александр — полководец, а я на Куликовом поле полководцем не был.

— А битва прошла по твоему замыслу, — как всегда негромко, как всегда веско, промолвил Боброк.

Дмитрий нахмурился.

— Полки расставил, всего и заслуги. Вон ратники лежат мертвые, вон порубленные стонут. Им слава в веках.

Сабур шагнул к Дмитрию, слегка тронул иссеченный доспех на его груди.

— Как броня искорежена! Говоришь, ратникам слава, а ты, княже, кем в битве был? Кого под березой без памяти нашли? Тебя, тебя, Дмитрий Донской.

Дмитрий молчал, кружилась голова, то ли от слабости, то ли от мыслей. А поле стонало из края в край.

Одного ратника из всех назвали Донским; остальные, безвестные, умирали сейчас на холодеющей земле, звали близких, стонали, кто в силах — ползли на зов труб. Но в века, в память народную Дмитрий вошел не один, не вдвоем с братом Владимиром Храбрым, а со всеми, кто бился на поле Куликовом, кто крови и жизни не жалел, защищая родную землю.

31. БЕССМЕРТИЕ

Только под утро стали возвращаться конные рати. Всадники ехали потемневшие от пыли, с запекшимися черными губами. Их встречали криками:

— Эй! Други! Далече ли орда?

Один из всадников, бережно поддерживая правой рукой порубленную левую, тяжело слез на землю, качнулся, устоял, сказал сипло:

— Еле жив.

— Испить бы.

Припал к краю бадейки, пил, пил. Вокруг говорили:

— Истомился человек.

— Еле на ногах держится.

— Все истомились. Ударь сейчас орда, худо нам будет.

Человек оторвался от бадейки, стряхнул воду с усов.

— Нет орды, и ударить некому!

— Аль далеко вороги убежали?

— Нет орды! — повторил человек упрямо. — Нет! До самой Красной Мечи [303] гнали мы ордынцев, на сорок верст трупами поля и дороги устлали, а Красная Меча и впрямь красной от крови текла. Нет орды!

Мимо скрипели телеги.

— Добыча?

— Добыча само собой, это телеги с иным. Слышишь — дребезжат.

Воин кивнул.

— Железо везут. Доспехи, оружие. Целое, ломаное — все князь Митрий собрать велел. [304]

— Ну, целого здесь мало найдешь.

— Ломаное — тож богатство. Вишь, мастер Демьян у возов крутится. Этот в железе толк знает.

Демьян, проходя мимо, ответил:

— Все в перековку пойдет.

— Само собой. Князь Митрий — муж бережливый. Хозяин.

— Есть в кого. Со времен Ивана Калиты московские князья казну копят. Умеют.

Мимо на рысях прошли всадники.

— А эти отколь?

— Ишь гонят!

Всадники на самом деле гнали. Были то остатки сотни Семена Мелика, вел их Игнатий Кремень. У шатра, увидев Дмитрия, он спешился, пошел враскачку на одеревеневших, плохо слушающихся ногах.

— Княже!

— Слушаю, Игнатий.

— Вчерась не велел мне Володимир Андреевич ордынцев гнать, велел ехать на закат, сведать, где Ягайло.

— Ну? — У Дмитрия перехватило дыхание.

— Сведал. Вчерась Ягайло был отсель в дне пути, на один день опоздал нечестивый.

Дмитрий шептал побелевшими губами:

— Значит, подходит Ягайло, значит, вновь биться русским людям. Тяжко–то как! Оскудела земля Русская ратниками, лежат они мертвые…

— Не тревожься, Дмитрий Иванович, непошто. Повернул Ягайло. Бежит без оглядки, даже блеска мечей наших не увидав, лишь про славу Куликовской битвы услышав. Бежит!

Дмитрий тряхнул головой, будто беду с шеи скинул.

— Спасибо, Игнатий. Отдохни сегодня. Чаю, устал?

— Как не устать, но и отдыхать не время.

— Что так?

— Надо Семена Мелика сыскать.

— Нашел его Ваня. Он и Фому нашел. Да вон он, видишь, недалече сидит.