Дмитрий Донской. Зори над Русью

— Вяжите меня крепче, робята. Одно вам осталось. Видать, наклали вам наши… — И по тому, как остервенело заругался тиун, как еще туже затянули путы, Семен понял: Дмитрий Суздальский разбит и бежит с великокняжеского престола.

14. СТОЛЬНЫЙ ГРАД ВЛАДИМИР

Отзвонили колокола стольного града Владимира. [117]

Сел на великокняжеский стол князь — отрок Дмитрий Иваныч, а потом уехал в Москву, и ныне тишь и скука повисли над столицей Руси. Да полно, правда ли, что Владимир — столица русская?

Не призрак ли это, в лесных туманах почудившийся два века тому назад князю Андрею Боголюбскому? Не во имя ли призрака князь Андрей ушел на север, забыл, покинул древнюю славу нашу — Киев–град? Не во имя ли призрака пытался Андрей наложить свою тяжелую десницу и на Новгород Великий, да не вышло: наломали новогородцы бока великому князю Владимирскому.

Что вписал Владимир в летопись русской славы? Чем помянуть его? Традициями ли вольности вечевой, подобно Господину Великому Новгороду? Богатырством ли и воинской доблестью, подобно Киеву, который грозен был для степных хищников, который грозен был и вселенской столице — Царьграду.

Нет! Иным славен стольный град Владимир.

Когда в поисках мирного житья ушел русский человек с теплых днепровских берегов в северные леса, где с незапамятных времен селились русские люди, когда по берегам Верхней Волги, Оки, Клязьмы стали расти и богатеть города и села, казалось, настало время покончить с дроблением Руси, собрать воедино клочья уделов. Новый город Владимир поднялся тогда над Русью, начав собирание Русской земли. Кичливые бояре древнего Ростова презрительно звали его городом псарей, но простые люди с надеждой смотрели на усиление новой столицы Руси, надеялись и ждали: кончится княжья усобица и Русь вновь станет единой и могучей. Еще только началось дело объединения, а гениальные народные умельцы стали воздвигать вдохновенные каменные сказы храмов, дворцов, башен, невиданным взлетом искусства отметив свое время и на века прославив Владимиро–Суздальскую землю.

Но велики были еще силы, рвавшие Русь на удельные лоскутья, и далеко, далеко было до завершения замыслов объединения, когда налетела гроза Батыева нашествия и прахом упали мечты. Разрозненная удельная Русь встретила татарские орды. И, как все тогда на Руси, рать великого князя Владимирского одиноко, славно и бесплодно полегла под татарскими саблями, напоив кровью своей поемные луга речки Сити, но не сумев спасти Русь от ига чужеземцев.

Что осталось граду Владимиру, бессильной столице порабощенного народа? Пустота, туман, пыль! Лишь дивные камни древних соборов говорят о былом, славном.

По–прежнему озаряет скупое солнце севера гладь белых стен, играет в нарядном каменном узоре резных поясков, опоясывающих храмы на половине их высоты, а тени от ближайших деревьев падают тонкой сетью на алтарные полукружья. Отзвуком дальней романской Европы кажутся глубокие, массивные арки входов. Как далека стала ныне Европа, заслоненная от нашествий монгольских живой грудью русского народа, идущая дальше, вперед, забывшая о спасшей ее Руси.

Когда–то приняв и переплавив наследие Византии, полностью взяв, смягчив, по не нарушив цельности и мощи, завещанной Новгородом и Псковом, Владимиро–Суздальская земля сумела создать свое, новое.

Теперь вокруг храмов Владимира залегла дрёма.

Истлели кости строителей, и самое искусство давно потеряно.

Так мечтой несбывшейся, пустым, заброшенным стоит стольный град, а великий князь, согнав соперника, ушел обратно к себе, в деревянный городок Москву, которая неведомо когда и как над старшими городами встала.

Хотя и нет в Москве чудесных храмов, хотя и деревянные стены окружают кремлевский холм, а Дмитрий Иваныч уехал домой, и лишь изгнанный им Дмитрий Суздальский пасмурно посматривает в сторону ему одному желанной, но недоступной и покинутой всеми столицы.

15. ХОЛОП

Когда против воли своей мирился Суздальский князь с Москвой, потребовал от него Дмитрий Иваныч освобождения Семена Мелика, и тут слукавил Дмитрий Костянтинович — сказал, что умер Семен от ран, что схоронили его в пустыне на берегу Плещеева озера. Не мог князь простить Семену меча, против него поднятого, похолопил вольного человека, сослал в одно из самых глухих лесных поместий своих.

Весна в тот год стояла холодная, в темных углах леса долго лежали осевшие, грязные сугробы снега.

Поместье это совсем недавно заселил Дмитрий Костянтинович. Жилось здесь туго. Изб не хватало, ютились в наскоро сделанных мокрых землянках. Леса вокруг стояли вековые, а пашни было еще мало. Холопы валили лес, расчищая место под поля.

Семка, подрубив старую березу, попытался ее повалить, нажал плечом, но лапти соскользнули в хрустящем снегу, а береза не подалась.

Семен наклонился, взял пригоршню снегу, бросил несколько смерзшихся крупинок в рот, тут же поперхнулся, потому что подошедший сзади тиун толкнул батогом в спину.

— Работай!