Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада

— Помолчите, подполковник, — тяжело посмотрел на него второй искалеченный взрывом боец, окровавленный, страшный. — Давай, парень. Давай!

Медленно мы сблизились, пошли по кругу, не сводя друг с друга глаз. Пискунов нанес удар первым, обозначив ложный выпад ногой и довольно болезненно достав меня кулаком по ребрам. И тут же получил классический удар локтем в челюсть. Упал, перекатился на спину и, вновь оказавшись на ногах, бросился на меня, осыпая целым градом хорошо скомбинированных ударов. Но он уже плыл, плыл! И в образовавшиеся бреши обороны я сумел просунуть еще два точных, сильных удара. Он сбился с дыхания, отскочил. Я шагнул вперед... И пропустил мощнейший удар ногой по корпусу. Тут же последовал прием, называемый «хвост дракона», и я оказался на земле. Оттуда, опираясь о землю всем телом, ответил сдвоенным ударом ног. Его аж в воздух подбросило... Любой другой на его месте давно вышел бы из строя... Как и на моем, признаться, не слишком комфортном... Поднявшись и заметно шатаясь, мы вновь стали сближаться. В напряженной тишине раздался металлический удар, ворота с треском распахнулись, и двор молниеносно заполнился вооруженными людьми. Краем глаза я заметил спешащую ко мне Беликову.

— Стоять! — браво заорал какой-то худосочный полковник в милицейской форме. — Милиция!

Пискунов сплюнул на землю сгустком крови, кисло усмехнулся и поднял руки.

— И все же я лучше, — сказал он мне. — Без обид. Я бы тебя сделал.

— Не факт, — ответил я. — После драки кулаками не машут... Кстати, это твоя ошибка. Ты все время пытался соревноваться с милицией, а это глупо. Убийца не может быть лучше сыщика, а сыщик — лучше убийцы. Можно быть профи в своем деле, но нельзя путать разные понятия. Расклад дашь?

— Дам, — неожиданно сказал он.

Признаться, я даже удивился. Улик против него и впрямь было с гулькин нос. Что с того, что его вина была очевидна всем присутствующим. Не редкость, когда личность преступника известна всем, а юридически сделать ничего невозможно. Как шутит та же Беликова: «Перед законом все равны... А перед следствием — нет».

— Я дам расклад, — повторил он. — Тебе. Пусть остальные от зависти обгадятся.

— Дурак, — сказал раненый спецназовец. — Душевнобольной дурак!

Пискунов даже не посмотрел в его сторону.

— У нас работа такая, — сказал он, глядя мне в глаза. — Обижаться даже как-то нестандартно. Не беззащитных детей калечил. Ботаники по домам сидят, а в мужские игры с иным характером играют... Только уж довези меня до места сам. Что б эти... коллеги мне какую-нибудь заподлянку по дороге не кинули. А я тебе по дороге по себе весь расклад дам. Про других не стану — сами ищите. Идет?

Дивов лично надел на него наручники, подтолкнул к своей черной «Волге»:

— Ты так и так мне весь расклад дашь. Без всякой торговли.

— Да ну? — весело посмотрел на него Пискунов. — Уверен? — И, обернувшись ко мне, спросил: — Едешь?

Немного растерявшись, я посмотрел на Дивова. Тот секунду подумал, нехотя кивнул:

— Садись.

Я сел справа от Пискунова, дюжий двухметровый спецназовец подпер его плечом слева. Дивов, с наскоро перевязанной головой, устроился рядом с водителем:

— Поехали.

— Куда? — спросил водитель.

— Давай прямо в контору, на Литейный, — распорядился подполковник, повернулся к Пискунову. — Ну, рассказывай.

— Пусть он спрашивает, — кивнул на меня Протей.

Я задумался. Специфика моей работы была несколько иной, и допросы такого порядка мне проводить не приходилось.

— А... Зачем? — наивно полюбопытствовал я. — Зачем вообще все это?

— Ни фига себе вопросы! — опешил Пискунов. — Как зачем?.. Ну... Каждый зарабатывает так, как умеет. Амбиции, опять же, да и принципы... Веришь — ни одного хотя бы «просто плохого человека» я за эти годы не тронул. Мразь была первостатейная. Растлители, такие же убийцы, но «без понятий», бандиты, отмороженные на всю голову... Да все я знаю, что ты мне сказать можешь! Просто... Жизнь так сложилась. Выпало так, и все.

— Знаешь, — сказал я, — когда-то я слышал одну историю. Арестовывали в совдеповские времена одного крупного диссидента. Запамятовал: то ли Сахарова, то ли Лихачева. И молодой оперативник, знакомый с трудами этого человека, извинился: «Работа такая», на что тот ему ответил: «А вот работу себе, молодой человек, каждый выбирает сам». Я не пошел бы в спецслужбы, занимающиеся политикой и инакомыслием, как видишь, не стал и «шестеркой» на воротах какого-нибудь босса или, тем более, киллером. А своей работы не стыжусь. Сложно, злюсь от глупости законов и малозначимости моих усилий, но... не стыжусь. Даже оправдываться не приходится.

— Я и не оправдываюсь, — пожал он плечами.

Мы замолчали. Возмущенный Дивов переводил взгляд с меня на него. Наконец не выдержал:

— Ну?!

— Что? — посмотрел я на него.

— Давай... Допрашивай.

— Так вроде... и так все понятно, — сказал я. — Остальное специфика, тонкости.

— Но именно эти «тонкости» нам и нужны! — взорвался подполковник. — Где хранит оружие и грим. Связи. Старые дела. Номера счетов. Помощники.

— Я в этом не разбираюсь, — сказал я и отвернулся к окну.